[img]http://l-stat.livejournal.net/img/userinfo_v8.svg?v=17080?v=146.8[/img]b_graf спросил: "А почему-таки прогресс (т.е. НТП, "социальный прогресс" все же более спорен) не подходит ? С поправкой на существующую дивергенцию Север-Юг." И дальше о том будущем, которое нас ждет в связи с наукой-техникой, демографией и прочим всем, в терминах Север-Юг.

Можно попробовать описать будущее развитие науки, исходя из того, как вообще происходят дифференциация и развитие. Развитие науки тогда надо описать как чередование фаз повышенной преемственности (устойчивости, памяти) общественной системы и фаз повышенной степени усвоения новизны (творчества, дестабилизации). По поводу этих фаз — устойчивости и новизны — в развитии системы полезно провести еще одно значимое сравнение. Эти фазы контрастны по отношению к источнику управляющих воздействий. Фазы повышенной преемственности управляются из прошлого, большинство происходящих изменений обусловлены устойчивым строением системы, а эта устойчивость сложилась в предыдущие периоды существования системы. Напротив, фазы повышенной новизны управляются из будущего. Понять это утверждение можно следующим образом.

Основной задачей фазы новизны является стабилизация: новизна сама по себе — путь к смерти системы, так что система, усваивая новизну, быстро теряет устойчивость, и для ее существования важнейшим является именно увеличение степени устойчивости воспроизведения данной системы — притом, что система уже иная, чем раньше, уже несет некие порции усвоенной новизны. Мы наблюдаем целостную систему, постепенно увеличивающую свою устойчивость. Этот процесс обладает свойством эквифинальности, то есть при увеличении устойчивости системы разнообразие ее свойств падает; траектории развития сходятся в некую сравнительно небольшую область. В результате возникновение «новой» системы, развившейся из «старой» при усвоении порции новизны, выглядит несколько парадоксальным образом. Если описывать события «из прошлого», то фаза новизны выглядит как большое число попыток, проб, посредством которых система пытается найти область возможной стабильности. Такие процессы привычно описывать как причинно-следственные: у каждой пробы имеется своя причина, которая и определяет характер траектории развития. А когда мы смотрим на эту ситуацию «из будущего», когда она выглядит уже решенной, мы видим серию целенаправленных попыток пробиться к некоторому (осуществленному — с точки зрения наблюдателя) состоянию.

Такую картину описывать причинно-следственным образом не то что неправильно, скорее — непродуктивно. Множество следствий оказывается вырожденным по отношению к множеству причин; разные причины приводят к одному и тому же следствию (что, собственно, и фиксирует термин «эквифинальность»). Причинно-следственный анализ не работает, развитие выглядит как стремящееся к определенной цели. И потому ситуацию в фазе новизны удобно описать как движение (развитие), управляющие импульсы которого находятся в будущем.

Наука ХХ в. при взгляде из будущего будет выглядеть как нечто целое, это последний век, когда существовал "фронт науки" и знание развивалось более или менее равномерно. Для этого времени сохранилась последняя созданная "научная картина мира". Эта ситуация останется в прошлом и послужит точкой отсчета. Разделенные фрагменты системы знаний будут развиваться независимо, примериваясь друг к другу при оглядке на последнюю существовавшую в истории целую систему - науку ХХ в. То, как соотносятся данные разных дисциплин, можно будет узнать, только совершая некую реконструкцию, основываясь на том, как это выглядело в ХХ в. То есть быстро прогрессирующие кусочки будут вклеиваться в готовую и доставшуюся от прошлого "научную картину мира", но сама картина радикально не будет переделываться - именно потому, что никакой общей "науки" больше не будет существовать.

Можно, пользуясь устаревающим геополитическим словарем, сказать, что в наибольшей степени традиционен будет образ культуры и науки, возникающий в на Севере (в геополитическом смысле, Европа с Америкой, или - зона культуры английского языка). Но там будут специфические искажения, связанные с прогрессом. Быстрое развитие технологий до неузнааемости изменит многие привычные (для ХХ в.) положения. Это будет "прогресс", но поскольку он будет касаться лишь некоторых, избранных как наиболее важные для каких-то государственных и бизнес-целей направлений, то в целом образ этой традиционной науки будет сильно отличаться от ХХ в. - хотя восприниматься он будет как прямое наследование. Будет удобно думать, что это и есть та самая наука ХХ в. - хотя она сильнейшим образом изменится.

Так мы можем сказать о Севере. Юг в отношении культуры выглядит с Севера как внекультурная среда. Однако эта внекультурная среда в культурном смысле разнообразнее Севера. На Юге сохраняется большее число культурных традиций нашего времени, в нем рассыпано множество более мелких, чем на Севере, культурных очагов. Тем самым современная нам (и по отношению к описываемому будущему — высокая) культура в определенном смысле полнее сохраняется на Юге, но там она раздроблена на множество местных традиций, «кладов древних знаний».

Культура Юга будет в «замороженном» состоянии хранить более точные подобия культуры современности, чем культура Севера, но не целиком, а в фрагментах. Наука будет пониматься как совокупность способов делать полезные вещи. Есть проекты, есть нжды, есть эффективность - и вот способ, которпым можно эффективно воспользоваться и получить нужное. О фундаментальной науке в этом смысле не говорится — поскольку эта часть науки не осознается как принадлежащая научному знанию. Когда янтарную палочку трут о шелк, это все что угодно, но не наука, поскольку непосредственно из этого потирания хорошие вещи не появляются. Так будет восприниматься то, что является наукой в этих культурных регионах: наука это производительная сила, а если нечто не является таким эффективным производителем, то это и не наука.

Вкратце можно сказать, что современная наука на Юге не будет воспроизводиться, она живет заимствованиями с Севера. Понятно, что, если такой образ науки сохранится, он может очень верно копировать многие фрагменты науки современности, но в целом будет совершенно неверен. Другое дело, что в разных анклавах Юга сохранятся разные фрагменты, которые при мысленном совмещении позволят представить образ исходной науки (культуры). Эта «верно сохраненная» («замороженная») культура Юга будет той, которая сейчас существует в странах Юга, а она вовсе не европейская. Изолированность и устойчивость существования культурных очагов возрастет. Можно привести такой образ: если собрать, как мозаику, все рудименты культуры ХХ века, сохраненные странами будущего Юга, получится картина, достаточно похожая на нашу современность — какой она представлена на Юге сейчас. Но в том-то и дело, что собрать ее будет нельзя, в каждом культурном анклаве Юга будет воспроизводиться собственный фрагмент прошлого, сохраняющийся в меру того, как виделось целое из этого фрагмента на момент появления самостоятельной традиции данного анклава Юга. То есть такую реконструкцию будет некому производить, будут существовать лишь изолированные куски научной традиции, весьма непохожие на то, что сейчас еще удается понимать под наукой.

Развитие науки будет в будущем значительно более медленным, чем сегодня, а во многих отношениях можно будет сказать, что наука пришла в упадок. Глядя на науку будущего, мы бы сказали (еще сейчас), что произошло падение Высокой Культуры Современности. Падение науки будет сопровождаться ускоренным падением разработок фундаментальной науки. При падении общего культурного уровня произойдет слияние с вненаучными познавательными технологиями, обозначаемыми сейчас как паранаука. Отсюда произойдет образование новой реалии, которую предварительно можно назвать магонаукой. Понимание причин функционирования техники будет прогрессивно утрачиваться. Происходить это будет по многим рядам причин: падение «общего образования» при переходе к сильной специализации; утрата мировоззренческого значения науки при деградации фундаментальных разделов ее; утрата методологических отличий науки как специфической области познания при исчезновении методологической культуры. Однако этим описывается взгляд, которого не будет: ведь будущее общество будет смотреть на себя не нашими глазами, а своими, даже изучая свою историю — наше время.

Наука будет прогрессивно специализироваться еще и потому, что, при утрате критериев общего научного знания, по каждой из отдельных областей будет наблюдаться рост, который при этом не с чем будет сравнить, поскольку критериев для сравнения наук разных специализаций не останется. То есть с точки зрения Современности произойдет распадение науки, но по критериям той же Современности и с точки зрения будущего будет идти неуклонный научный рост по всем выделенным направлениям. Это еще недостаточно осознанная современностью особенность науки: откуда, собственно, может появиться убеждение, что наука находится в упадке? Только из более общих культурных оснований, из картины мира, а внутри самой науки таких фундаментальных критериев нет. Если данная специальная область знаний развивается, прогрессирует, добывает новые результаты и таких областей довольно много — как же можно решить, что наука находится в глубоком упадке? Если мы будем измерять прогресс науки числом новых статей, новых научных журналов и организаций — мы всегда и в почти любой ситуации будем получать непрерывный рост, «прогресс». Только обладая неким общим мировоззрением, которое подсказывает, какие результаты и какого масштаба следует ожидать в той или иной области знаний, мы можем придти к выводу, что некая область науки развивается успешно или, напротив, находится в упадке. Прогресс в нужных и полезных" областях будет сопровождаться массовым "закрытием наук", но это не будет казаться упадком - потому что, конечно, исчезают и прекращаются ненужные области знания, которые не даеют полезных вещей и представляют собой по этой причине пустую болтовню, интересную только самим ученым. Так уйдет бОльшая часть того, что сейчас входит в фронт науки ХХ в. - останется по числу наименований едва десятая часть, которая и будет считаться "полным научным знанием", быстро прогрессирующим. Разумеется, упадок и деградацию будут скрывать и новые появившиеся знания. Помимо общей "картины мира" установить их роль невозможно - число названий для наук можно умножить, так что по числу дисциплин всегда можно получить прогресс.

С точки зрения современной науки число научных направлений будет стабилизировано, они лишатся промежуточных дисциплин в результате сильной специализации, разные области знания будут еще больше оторваны друг от друга, чем сейчас. С ростом специализации наук будет происходить рост специализации специалистов, так что будут образовываться все более замкнутые системы образования, отдельные для каждой науки, что в пределе приводит к формированию «научно-технических династий» по каждой области — неважно, является ли принципом формирования династии принцип кровного родства или принцип ученичества (что вполне совместимо при наличии института усыновления). Эти научно-технические династии будут получать все большее значение, поскольку будут знать, как «делать это» — без знания общих оснований современных наук. Но это уже, конечно, отдаленное будущее - поначалу практически тот же резулоьтат будет достигаться "обычными" социальными средствами, без оформленных новых механизмов замыкания и наследования. Они лишь потом станут появляться, просто чтобы оптимизировать уже сложившееся положение.

В таком сценарии развития знаний можно прогнозировать особенно быстрый рост — особенно на первых порах — наук практического цикла, например медицины, инженерии, социометрии, информатики и т. д. Будущий мир будет характеризоваться разложением научной картины мира и исчезновением фундаментальной науки — с нашей точки зрения, а со своей точки зрения он будет полагать, что продолжает Великую Науку двадцатого столетия, придерживается традиций предков, — и особенно сильно будет это убеждение в среде ученых, которые будут обладать высоким социальным статусом (что не противоречит тезису об утрате наукой мировоззренческой роли).
Так что разницы никто не увидит. Ну, почти никто.