Автор: Гульсара Туктарова





Глава пятнадцатая



Сколько верёвочке не виться, но край всегда выйдет. Так и получилось. Настенька повадилась ходить каждый день к Аньке. Той некогда баклуши бить, работы полно, а у деда Алёхи хозяйства нет, ни коровы, на овечки, только с пяток кур водится. Вот Настя и свободна. А думается, что всё одно ходила бы, если дел было много: привязалась она к Аньке. А если Ваня зайдёт, то Настя хохотать начинает, целовать Дарьюшку. Старше, получалось, Ваня Настеньки на год. Пятнадцать лет парню, вымахал выше отца, сутулится с непривычки. У Насти – четырнадцатая весна, уже невеста. Стала Марья приглядываться, и сердце ёкнуло: не к Ане бегает девка, а Ваню высматривает. Миловидная, весёлая, ласковая Настя нравилась Марье. Аню говорить она научила, и всему другому учит. А как вызнала, что за Ваней бегает, тут как отрезало – невзлюбила Марья Настеньку. Да хоть режь, а не хочет такую невестку!

Стала высмеивать ненароком за безделье, за шуточки. Ане невдомёк: что переменилось? Почему Марья теперь выставляет её подругу за порог? А Настя стала на улице Ваню останавливать, в дом зазывать помочь в чём-то. Тот теленок – идёт, улыбается… Не вступись Марья, может, дурь остыла бы, а тут наперекор когда, загорелось огнём сердце девичье. Подружки подружками, а Ане ни словечка не сказала. Однажды собирались девочки после пасхи у Настёнки дома. Снесли крашёнки, пирогов. Вечером дело было. Хвалились обновками – у кого лента новая, у кого платок, у кого – сарафан. Ане Пётр сапожки привёз ещё зимой. Тонкой кожи, невысокие, лёгкие. Только на праздник надевать. В церковь Аня не ходила, а погулять обулась. Мало детей так баловали, сапоги водились только у мужиков, редко у баб. Похвасталась Анюта, повертелась. Подружки губы надули, но потом забылось. Забежали парни, все перевернули верх дном, шутки шутят, зубы скалят. Хотела Настенька к Ване прижаться, а он к Аньке подошёл, вглядывается – не обидел ли кто. Сестрица улыбнулась ему, а парень вдруг засиял ответно. Переглядываются, без слов разговаривают. Настя другой раз хотела заговорить с Ваней, а он отмахнулся от неё и убежал. Тут и случилось негаданное.

— Аня, а почто ты в церковь не пошла на праздник?

— Я не хожу в церковь, ты знаешь, Настенька.

— А почему?

Аня растерялась, смущенно заморгала глазёнками.

— Ну, что молчишь? Ты же крещенная?

— Я не знаю…

— Как это так не знаешь? У тебя мать русская? Как её зовут? – Уже все выжидательно смотрели на девочку.

— Галимэ… — Имя давалось с трудом. – Мама зовут Галимэ.

— Русская?

— Нет, не русская...

— Ты не бойся, расскажи нам, откуда свалилась, рассказывай! – Прежде близкие подруги стали вдруг чужими. У Ани дрожали колени. Она поняла, что надо рассказать правду, но с чего начать, она не знала.

— Не с неба же свалилась к нам голову. Расскажи!

— У меня сестра выходила замуж, мы поехали к ней в гости. Не к ней, а к её мужу. На нас напали. Я убежала. У меня есть бабушка. Анэ. Отец – мурза. Наш аул очень далеко. Старшая сестра вышла замуж в Казань. Её зовут Мадина. А вторая – Фатима. Брат есть маленький – Юсуф. Мама живет с отцом и Юсуфом, а я с бабушкой. У нас много овец, коней. – Аня хотела сказать про верблюдов, но не знала такого слова по-русски.

— А говорили, что твоя мать сбежала с тобой от мурзы. Говорили, что она русская.

— Неправда! Мама не совсем ногайка, но не русская! Она там осталась, с отцом и бабушкой… Девочка затравлено озиралась, слёзы вскипели у неё на глазах, она не знала, как вести себя, что говорить.

— А пленные русские были у вас?

— Были, но недолго были, их потом увели.

— А куда?

— Я не знаю. Я им хлеб дала. Они в юрте жили.

— А твой отец с русскими воевал?

— Он мурза, он не воевал.

— Что ты сказки рассказываешь! Не воевал, не знаю… Брешешь всё! И мачеха твоя всё брешет! Все вы воюете! Откуда тогда пленные, если не воюете? И ты не зря сюда попала, высматриваешь всё! В сапожках она! А завтра убивать нас пойдёшь! Орда твоя татарская придёт в плен меня брать! – Настя по-бабьи наклонившись вперёд и заложив за спину левую руку, другой рукой тыкала в лицо Ане. Такого от неё никто не ожидал. Аня подскочила, рванулась к двери, и убежала в темноту. Все молча разошлись по домам.

Но разнесла молодёжь по всей станице новость: как Марья всех обманула. Главное, понять не могли, почему соврала? Многим она давно была поперёк своим нравом, а тут нашлась причина ей попенять.

Аня рванулась к лесу. Убежать, уйти куда глаза глядят! Пусть волки её съедят, но не вернётся она в станицу, ни за что не вернётся! Как вспоминала отчуждённые глаза, страшные слова Насти, так душа выворачивалась от боли.

Темно. Лес шумит. Лучше в лесу спрятаться от людей! Но почему все так жестоки друг другу? Бабушка не любила маму, Марья не любит Настю, русские не любят татар, татары не любят русских! И все воюют, воюют!

Разве она виновата, что её привезли сюда? Кто её спросил? Разве она виновата, что сапоги Петр подарил?

Вспомнив про сапоги, Аня села, стянула их и выбросила подальше… Слёз не было. Была боль, дикая боль… И завыла степная девочка на краю тёмного леса, завыла от одиночества, от тяжёлой тоски, от отчаяния…

И пошла босыми ногами по холодной земле подальше от людей, от вечной своей вины…

Ваня, управившись с делами, решил зайти за Аней, чтобы забрать её с посиделок. Пока шёл, встретил несколько девочек, но они шарахнулись от него. Настя встретила его виноватая в пустом доме.

— А где Анька?

— Ушла уж.

— Давно ль?

— Раньше всех.

— С чего так? – А сам прикидывал, почему он её нигде не встретил. — Ладно, я пойду.

— Вань! Ты это… Подожди, Ваня, не уходи, я боюсь…

— Не в лесу, волки не утащат!

— Погоди, Ваня… Я… это…хотела сказать… Поругались мы с Анькой! – выпалила, наконец.

Ваня повертел головой. Представить, что с Аней можно поругаться, он не мог. А уж при всех, то подавно.

— Рассказывай!

— Я спросила, кто у неё мать…

— Ну?

— Она сама рассказала, что не русская мать, как сказывали, и отец у неё мурза, и плен держали…

— Ты, что пытала Аньку? При всех? Ты что, белены объелась?

— Ванюша, я просто спросила, а потом и Манька спрашивала…

Ваня уже не слушал, он побежал искать Аню. Заскочил домой, в полутьме разглядел Марью, отец уже спал.

— Аня не была ещё?

— Носит вас, полунощников! Где Аня?

— Девки что вытворили: выпытали у Аньки про всё, про отца, мать…

— Настька? Она! Из-за тебя выкручивается!

— Почто из-за меня? Я знать не знаю ничего!

— Разуй глаза, телёнок! Настя коло тебя хвостом вертит, а ты… Погодь, куда Анька убежала? Это в ночь-то? Беда!

— Ладно, пойду искать, может, где на завалинке сидит.

Темно, хоть глаз выколи. Знать бы, в какую сторону пошла. Вышел к лесу, кружил, будто по голосу шёл. Кричать стал. Падал. Сердце билось страхом, что угодила куда-нибудь, пропала совсем. Молился: «Помоги, Господи! Спаси и сохрани!» Уже заря поднималась, когда на сапоги наткнулся. Обрадовался. Стал кричать во всю глотку. Вдруг увидел её. Стояла возле дальней берёзки. Не помнил, как добежал. Встал против беглянки. А она смотрит молча на него, вглядывается, будто ищет чего.

— Анька, Анечка! Как ты меня напугала! Думал, не найду никогда…

— Зачем искал? Не пойду в село, пойду своих искать…

— Я тебя никуда не отпущу!

И пошел обходить её кругом, справа налево, семь кругов сделал.

— Вот видишь, в круг тебя взял! Никуда из этого круга ты не уйдёшь! Всегда тебя найду!

Взял за руки и повёл домой. Идут, плечом к плечу касаются, до сапог дошли. Обул на истерзанные ножки обувку. А ноги холодные, как лёд. Улыбнулась печально, головы склонённой рукой коснулась. Не выдержал, прижал к себе Анечку, крепко обнял, задыхаясь от жалости и нежности, только шептал:

— Всегда найду…

Дошли до дому, а там кинулась к Ане Марья, обнимает, плачет. Петр обнял обоих, заторопился куда-то. Вздохнула Аня, подошла к спящей Дарьюшке, тогда и улыбнулась по-прежнему – светло и ясно.

После воевала со станицей Марья, заступаясь за Аню, ругая себя. Пришла Настенька с повинной, а какая тут вина… Стали дружить по-прежнему. Только Ваня и Аня стали избегать друг друга. Не разговаривали, Ваня перешёл ночевать на сенник. Начинались грозы.