От Аристотеля идет наше новоевропейское понятие «субъект». Хотя оно у него еще совсем другое, сейчас неузнаваемое: Аристотель говорит о гипокейменон, то есть «субстрат» (а также: подлежащее). Субстрат – это то, что остается неизменным в изменчивом чувственном мире. Для Аристотеля этот субстрат имеют все, и живые, и неживые – все единичные сущности. Как только мы говорим о какой-то изменяющейся системе, у нас возникает вопрос, как отличить ситуацию исчезновения системы (=гибели) от «обычных» изменений этой системы во времени. В русской теории систем конца ХХ в. для этого использовалось выражение «закон композиции системы», а Аристотель использовал слово «гипокейменон».

Этот гипокейменон Аристотелем употреблялся в разных смыслах, и как подлежащее в предложениях, то, к чему относятся предикаты, и как сущность, и как материя, и как первая сущность, то есть как основа, которая изменяется, но не причина этих изменений, иногда как вторая сущность, причина бытия единичных вещей. В социальном смысле этот субстрат для человека – способность быть разумным, вменяемым, способным к познанию. То есть понятие это значит многое, в социальном смысле это лицо, тот, к кому обращены публичные речи, разумный вменяемый гражданин полиса, способный принимать решение.

На этом месте можно прервать рассказ об аристотелевской личности: ее еще нет, она пока пытается быть выговоренной. Следующая стадия развития этого понятия происходит в Риме, в искусных речах Цицерона (Лоран, 2012). Известно, что у Цицерона появляется ближайший предшественник нашего понятия, который уже даже звучит похоже: появляется термин «персона», то есть маска.
Лоран Ж. 2012. Четыре personae у Панетия и Цицерона: множественная личная идентичность // Субъективность и идентичность. Изд. Дом Высшей школы экономики. М. с. 35-48.

Ничего более похожего на наше привычное «личность», «я» еще нет. Пока появляется слово «маска», которому Цицерон придает несколько разных смыслов. Сначала это было словом юридического языка, соединяясь с значением театральной роли, слово вбирает разные иные смыслы, приближаясь к стяжке значений примерно такой: «нечто, позволяющее человеку думать о самом себе», прежде всего – отвечая на обвинения перед судом. Тут идет связка личности с причиной: у Гомера одно и то же слово означало «делать ответственным» и «рассматривать как причину», у Аристотеля это слово стало привычным нам термином «причина», хотя в текстах Эсхила и Геродота это – «мотив обвинения». И вот такая причина, она же – обвинение, наступает на человека, и перед лицом такой причины человек сам обретает лицо – роль – он думает о себе и оправдывается.

Тут возникают понятные для юридического процесса вопросы: а был ли обвиняемый вменяем в момент совершения действий? Был ли он самим собой? И, чтобы говорить на такие темы, постепенно появляется слово. Очень постепенно – такие вопросы можно отыскать у Демосфера и Исократа, а слова в греческом нет. Там говорят скорее об этосе человека, как сейчас бы сказали – его характере, но не о личности.

У Цицерона появляется слово, которое потом, принимая все новые смыслы, стало пониматься так, как мы сегодня полагаем естественным – «личность», но еще у самого Цицерона оно имело иное значение. У Цицерона («Об обязанностях, 110-117) человек еще не стал целым, у Цицерона слово еще имеет «греческий» смысл, то есть – указывает на множество подходов к человеку, человек – не одна персона, а многие (Лоран, 2012). У человека множество лиц, он способен менять маски, как во время защиты в суде можно изменить линию показаний, произнести другую речь, так и маски могут изменяться, маски не постоянны, так что человек – нечто, что может надевать персону, но ею постоянно не характеризуется.

Лоран выделяет в тексте Цицерона как минимум четыре понимания персоны, четыре вида масок человека. Первый – общечеловеческая разумная природа. Второй вид – психофизическая особенность, определяемая судьбой, наследственная предрасположенность тела и психики. Первая маска стирает различия, вторая подчеркивает, это varietas. Третий вид масок – тот, что предоставляют время и обстоятельства, не без влияния усилий самого человека. Четвертый вид – то, чего мы добиваемся своей волей, то, как мы изменяем третью маску, совокупность наших выборов.

Можно видеть, что ни один смысл слова персона у Цицерона точно не совпадает с современным концептом «личность», при этом у Цицерона принципиально то, что персона – это все четыре значения разом, они действуют вместе (Nedoncelle, 1948). Персона множественна, одна маска надевается поверх другой, в одних речах правильно обратиться к одной, в других обстоятельствах на первый план выступает иная. Это не «истинное лицо человека», а функция, социальная роль. Как основные Цицерон описывает четыре персоны, но среди примеров поведения можно отыскать и другие смыслы – понятно, масок гораздо больше, он говорит о четырех основных, которые есть у каждого человека, но в зависимости от разных обстоятельств их может быть больше, намного больше. Причем ни о каком истинном лице под масками говорить не приходится – этого понятия не было. Под множеством масок ничего нет.
Nedoncelle M. 1948. Prosopon et persona dans l’Antiquite classique // Revue des sciences religieuses. N. 22. 277-299.