Автор: Меф Космика





В некотором царстве-государстве, где всё было рыжим-рыжим, даже горы и деревья — и те были рыжими, правил рыжий король. Все подданные его были тоже рыжими, рыжей была и королева. Особенно рыжей была их дочь — принцесса; её рыжие волосы сияли, будто полуденное солнце. У принцессы было очень странное заморское имя — Инесса, которое никто, даже сам король, не мог запомнить. Поэтому король, не вдаваясь особенно в тонкости придворного этикета, звал принцессу: Рыжуня, Рыжик, а то и просто: Рыжая Инка — всё зависело от того, с какой ноги он встал утром с кровати. Подданные очень любили свою принцессу и величали её всегда не иначе, как наше Солнышко или наша Радость. Особенно всем нравилось, когда она приходила на званые балы и торжества, потому что вокруг неё всегда сиял нежный золотой свет и царила особенная лучезарная радость...



И родились на свет облака —

белогривые дети-лошадки...

Я слагаю — слова. И ладони

я смиренно... складываю... у лба...



Золочёный волшебный свет!

Лёгкий всплеск золотой колесницы...

Окружённый зефиром, мчится

мой Король — на встречу судьбе.



Не поёт ни одна здесь птица!

Ни одна звезда — не горит.

Лишь небесный — александрит

изливает негу и младость...



Пламенеют зарницы. И вновь

оживают — земля и небо.

Вновь ведут они свой разговор:

о весне, сколько надобно хлеба...



И смотрели, молили глаза

в поредевшую белую небыль:

"Совершенство земли и неба!

Совершенство... И красота..."



Когда Рыжей Инке исполнилось восемнадцать лет, пришло время выбирать ей наперсника, с которым она могла бы делиться своими секретами, и который мог бы позже стать её женихом. Королева-мать на званом ужине торжественно сняла со своей руки фамильное кольцо, которое всегда передавалось по наследству от матери к дочери, и произнесла напутствие, которое заканчивалось словами:

— Пусть и тебе, наша милая дочь, это кольцо поможет в выборе твоего принца, как оно помогло когда-то и мне! — Король, при этих её словах, сначала стеснительно закашлял, но потом взял себя в руки, и, топнув ногой, всенародно объявил своё королевское повеление:

— Но только, чтобы избранник твой — тоже был рыжим!..



Смотри: "Вот божий рай...

На ветках — ангельские птицы,

те, что из клеток упорхнули,

за засов. Молчат так тихо!.."



Когда слова переполняют,

что аж до самых берегов! —

нас мысли за собою увлекают

в миры — совсем без слов.



Я погружаюсь: метры, километры...

в твои глубины — до конца.

И правда: нету дна. И сна всё нету...

А может, просто, не до сна?!



Лишь океан волной играет...

Велик! Своею мощью защищает

нас, потерявшихся двоих,

запутанных в себе самих...



С луной и солнцем — нараспашку.

С котомкой полною тех звёзд,

что часть дороги освещали,

что согревали. Как щепоть...



Солёно-сахарных кристаллов

оттенки вкусу придаёт,

так свет — большой и малый —

даёт нам цвет. Частички радуг!



Сиять во тьме. И в светлом — тоже.

И в унисон звучать, и петь

в гармонии любви. Мой боже!

Дай глаз и смелости: увидеть. И посметь.



Не откладывая дела в долгий ящик, на следующий день были разосланы по всему королевству гонцы, чтобы объявить королевское повеление. Понемногу к замку потянулись подданные — все они были крепкими молодцами, и все, как один, рыжие. Король радостно ходил перед строем вновь прибывших кандидатов в женихи и, радостно улыбаясь, всё приговаривал:

— Каковы молодцы! Всех бы взял да и выбрал, будь моя воля!..



Метни в небо диск — на расстоянье

в восемь веков световых!

Ты солнце зажечь сам сможешь

над планетою, чтобы было тепло?



Скоро ли... далеко... путь шагнёт

высоко. Ты иди — не сдавайся:

сердцем люби, полной грудью дыши,

пыльцой золотого света взлети!..



И зажги мириады огней над миром.

И диск, что на небо вчера закинул,

тебе засияет враз! В сто солнц —

в синеве: яркой, лётной...



И девичий щебет вспорхнёт по-утру

с ветки на ветку — птицей.

Клюнет хлебную крошку с ладошки.

И колокольчик смешно рассмеётся...



Ты будешь ходить, удивляться.

Во сне счастливом своём улыбаться!

И обнимешь ты солнце — в ответ.

И вспомнишь на ощупь все имена...



Все глаза и все губы, запах волос

и пшеничный колос, что так похож

на косу её... И берёзку, и тропку

к поляне, где землянику ей собирал.



Вспомнишь. И под венец — поведёшь.



Принцесса наблюдала за всем из окон своих покоев и обычно выходила к ним последней. Проходя мимо рыжих молодцев, она учтиво приветствовала каждого из них, ласково брала за руку, спрашивая имя, откуда он родом и долго ли добирался. Королева же, при этом, всегда была рядом и не сводила глаз с камня на фамильном кольце, который имел форму сердечка, и был прозрачен, словно слеза. Камень всякий раз лишь искрился, испуская завораживающие лучи, но оставался всё таким же прозрачным...



Тревожно-счастливо, тревожно —

летит живительный поток...

Зачем-то: фонари и лица

так плавно-мимо! Взгляды — в бок.



А свет течёт в меня, и всюду:

ну нет ни капельки тебя!

Я растворяюсь в беге — искрой.

И нету холода... тепла...



Накрой — ладонями — лицо.



Мы где-то с кем-то будем жить.

По Млечному Пути ходить,

под шёпот звёзд — крылом касаясь.



С букетом нежных алых грёз,

под солнцем утренним встречаясь,

хмелеть — серебряной росой.

И миг единственной свободы,

что целый мир в себя вмещает,

любить.



И каждый раз перед сном королева сетовала:

— Опять не было суженого! — Король недовольно бурчал, приговаривая:

— Может это кольцо потеряло свою силу? А что, если его подменили! — При этих словах он вскакивал с королевского ложа и звонил в колокольчик. Прибегал слуга, и король повелевал немедленно привести сюда принцессу и в нетерпении потирал руки...



Мир подходит ко мне: близко-близко.

И лёгкой своею волною

касается — осторожно:

горячей, немного смущённой.



Кладёт тихо руки на плечи...

И голосом птичьим — чистым

мне говорит о встрече.

Зовёт: пойти — прогуляться.



И вместе выпить тумана

того, что взбивает вечность.

Нести росу на ладоше

с рассказом её о грёзах.



И в травах на миг затихнув,

смотреть, как солнце восходит —

алым цветком расцветает:

юным, в нарядном платье.



Кружит солнце с цветами!

Руками-лучами всюду

пыльцу золотую сыплет,

губами — целует сердце.



Бежит, зовёт огоньками

догнать его! Но не возможно.

Заря уже руку тянет...

Кокошник на ней — высокий.



Коса до пят — золотая

с красивой жемчужной нитью.

Вопросами сыплет. Смешная:

да кто о любви что знает!



Быть может, ветер расскажет?

Он многое успевает: видеть повсюду,

слышать. Но ветер только кивает;

тайну хранит — надёжно.



Пусть океан всё покажет!

В глубинах его сокрыты:

эпохи. И континенты.

Но он лишь волну свою катит...



Огонь — вот кто точно знает

про пламя любви! Сияет

о чём-то седой хворостинке...

Та вспыхивает! И сгорает.



Тот пепел ветер разносит:

над полем, лесом, рекою...

Земля пробуждает — весною,

целуясь с солнцем, с луною.



А мы?.. Всё летим с облаками

за сказочной нашей мечтою...



Приходила Рыжая Инка. С неё снимали кольцо, и оно водружалось вновь на пальчик королевы. Камень начинал потихоньку розоветь, а когда королева брала короля за руку, он вспыхивал таким ослепительным огнём, что все королевские покои заливались золотым светом. Принцесса, при этом, падала на колени перед королем, моля его:

— Папенька, я тоже желаю, чтобы и у меня было так! Не погуби — не отдай за того, который не зажжет и во мне такого огня! — Король не мог выдержать такой сцены и, махнув с досады рукой, уходил в зимний сад, чтобы успокоиться...



Судьбы: в шеренги, толпою —

проносятся мимо — гурьбою.

Идут друг за другом в походы:

родные, любимые, годы...



Полуденный зной — на сером

разбитом степном полустанке.

Всё замерло в воздухе белом...

В кювете — битые склянки.



Кто выкрасит заново стены:

красный кирпич — новым мелом?

Весь холод в омут больной!

Сумрак накрыть — тишиной.



А можно прожить строкой?..

Грустить, смеяться, любить...

Остаться в веках, где-то жить...

Или нигде — не быть.



Молится поп в исподнем...

Попадья с поклоном несёт:

творог, хлеба — краюшку.

Прихожанам вино поп льёт...



"За Христа!" — губы алым вспотели.

"За Христа!" — белый мякиш-плоть.

Красный дождь в глазах отмывает

всё безумие! Красный — вождь.



Но смеются ангелы скорбно...

Колесо телеги — скрипит.

Старый борт у неё отвалился,

прохудилось днище. Сидит...



Эльф — в углу: один, невесёлый.

Примостился другой рядом с ним...

По дороге рассыпалась утварь.

И телега — в гору. Незрим...



Пой, солова, в рассвет свою песню.

Прямо. Звонко. Всем сердцем пой!

И души отголосок родной:

эхом — тихо. Любовью, мечтой...



И вот настал такой день, когда на площадь перед королевским замком не явился ни один человек. Заложив руки за спину, король вышагивал в полном одиночестве и, время от времени, приказывал позвать к нему стражника. Слуги бежали к воротам и, когда стражник приходил, король спрашивал строгим голосом:

— Ты почему службу так плохо несёшь — не приглашаешь в замок дорогих гостей?! — Стражник опускал глаза вниз и робко отвечал:

— Так, ведь, Ваше Величество, не было никого. С утра только торговки с фруктами и проходили... — А король строго-настрого наказывал:

— Чтобы завтра дорогие гости были! — после этого отворачивался и, напевая бравую военную песню, продолжал вышагивать дальше...



Пусть Коперник мне соперник!

Пусть пред ним я голый школьник!

Но из чайных я пылинок

вновь составил треугольник.



И поведал — всем об этом.

Из других потом предметов

вновь составил треугольник...

Смог бы повторить Коперник?..



Не уверен в этом я —

третий в Книге Бытия!



Постепенно в королевском замке воцарилась напряженная тишина: прекратились весёлые праздники, строевые смотры, а по вечерам не проводились больше балы. Во всех уголках его — поселилось ожидание. Больше всех переживала королева. Она велела привезти в замок старую няню, которая после того, как принцессе исполнилось тринадцать лет, переселилась в лесную избушку. Карета вернулась пустая, а кучер доложил, что няня приехать не может...



Вислоухий дождь сполз на землю.

Улыбается, звонко — бежит

вдоль бордюров чисто умытых!

С любопытством в окно глядит...



Чуть затих, и трава — взбодрилась:

заблестела зелёной фольгой!

А у луж — ободок засветился,

как у бога над головой.



И ребёнок чей-то шагает:

босиком — по воде дождевой.

Рядом кошка не спешно лакает...

А Пегас всех обрызгал. Шальной!



И с колен — тихо встало мгновенье;

отмолило грех свой земной.

И истаяло в небе сомненье...

Снова дождь: прозрачный, святой.



Король опять расстроился и начал бегать по залу, всё приговаривая:

— Каким добрым молодцам от ворот поворот дали! Дался вам этот камень! Неужто тебе, дочка, ни один из молодцев не приглянулся? — Но принцесса только горестно опускала голову и начинала плакать. А королева выговаривала королю:

— Вы что же, Род, недовольны, что я в своё время выбрала именно Вас! Или я плохая королева? — Король замолкал на время, затем вновь начинал ходить по залу, заложив руки за спину, продолжая приговаривать:

— Все один к одному! И всем от ворот поворот! Все рыжие, статные — и чего вам ещё надо?! Потом круто разворачивался и удалялся в зимний сад, чтобы успокоиться...



Я плутал — средь широких ворот.

Я терял свои ткани и злато...

И швырял щедро бисер вразнос!

Всё отдал с каравана, потратил.



И босой — зашагал я быстрей,

в кровь сбивая в дорогах ноги.

А свободный ветер степной

со мной в радости был. И в горе.



Как прекрасен птицы полёт!

Как свободно зверю на воле!..

Я вдохнул сладкий запах лугов

и обнял стебелёк — невесомый.



Я зелёный бархат лесной

нежно гладил щекою усталой.

А брусничный блестящий куст

угощал меня горечью — пряной.



И я плакал над ним! И робел,

когда слышал звенящие трели.

И шмелиный медовый полёт...

И кузнечика стрёкот смелый.



И шептанье далёких звёзд:

обо мне. Обо всех в этом мире!

Солнца жгучего ласковый луч

щекотал мне глаза — в зените.



И я зрел. И душою я рос...

Опалённым сердцем — я видел.

И молитвы мне дождь принёс:

"Посмотрите! Услышьте!! Живите!!!"



На следующее утро принцесса, наскоро позавтракав и никого не предупредив, отправилась на конюшню. Приказав конюху оседлать свою любимую серую в яблоках лошадь Льдинку, она вскочила на неё и отправилась в Радужный Лес. Туман ещё не успел рассеяться и приятно холодил лицо и руки. Птицы уже проснулись и пели звонко, сливаясь в единый многоголосый хор. Подъезжая к лесной избушке, в которой жила её старая нянька, Рыжая Инка вдруг услышала свирепый рёв медведя и шум борьбы. Немедленно свернув на звук, она оказалась на поляне и оторопела от увиденного. Её любимец Топтыгин, грозно рыча, боролся с молодым человеком. Увидев разорванную рубаху и кровь, стекающую по руке незнакомца, принцесса Солнышко грозно крикнула:

— Топтыгин, что это ещё такое?! — Медведь недовольно заворчал и, понурив голову, отвернулся и ушёл в лес...



Стелет белым — ушедший день.

Расставляешь по кругу игрушки...

Что сломалось — на выброс. Не лень

разбираться: кто кому нужен.



Кошка Мурка наелась и спит.

Ей щенок озорной — не нужен.

Лишь мечтает да в небо глядит:

"Был бы волком — так был бы нужен!"



Мурка чешет шерсть языком...

Расправляет на бантах — складки.

И идёт в тёмный лес босиком.

Там медведь в берлоге. Он нужен.



Он большой! С ним тепло! И мёд

там рекою течёт. Мы дружим.

Лес звенит в ответ пустотой...

Месяц хитро смеётся: "Нужен?!"



Принцесса спешилась со Льдинки и отпустила её, тихо приговаривая:

— Ступай к хижине и предупреди няню, чтобы нагрела побольше воды. — Сама же, повернувшись к незнакомцу, оглядела его с головы до ног: нет ли каких более серьёзных повреждений. Черты его лица показались ей смутно знакомыми, отчего сердце принцессы начало биться так громко, что она испугалась, как бы незнакомец этого не услышал...



Конь мой прибегает впопыхах:

"Я же говорил тебе — здесь лужа.

Всё должно быть на своих местах!

Да не умирай — уже не нужно".



Цокают копытца тут и там.

Козочки услужливые служат.

Литр молока в четверг сдают.

Пей его — румяным самым будешь.



С солнцем очень хочется мне спеть!

Но опять дожди и всюду лужи.

Как же вместе здорово лететь!..

Пьяный хор поёт — солист не нужен.



Шторкой кто-то дёргает в окне.

Славный ситчик! Взбалмошная — стужа.

Занавес упал. Но бахрома

волнами гуляет: "Ты мне нужен..."



— Как Вы попали сюда, милый юноша? Как Ваше имя и откуда Вы родом? Я прошу прощения за то, что Топтыгин так не гостеприимно встретил Вас! — Рыжая Инка вгляделась в него ещё пристальнее и увидела, что волосы незнакомца были такого же цвета льна, как и его рубаха. — Позвольте мне привести в порядок Вашу руку, — с этими словами она вынула из рукава свой платок и, окунув его в звенящий неподалёку ручей, начала тщательно промывать рану. Камень в кольце принцессы заалел, а потом вспыхнул таким ярким и необычным светом, что от неожиданности Инка закрыла глаза...



А у рыжих, вот, сегодня праздник!

И пусть день ещё не рыж — а хмур,

и пока ещё трещит мороз–проказник,

кот у печки — пробует уже: "Ля–мур-рр..."



Белой птахой день кружит чудесный...

И смеётся — огненному петуху:

вот и отдала ночь свой оброк воскресный;

солнце рыжее — рыжее станет по-утру.



Лето рыжее всем чаще будет снится...

Рыжий свет — польётся всё рыжей.

Целый мир полюбит и обнимет!

В дом любой проникнет без ключей.



Потому что рыжий солнца лучик

не боится: ни мороза и ни тучек!

И зовёт, зовёт в свой дом гостей...



Принцесса медленно открыла глаза, всё ещё боясь поднять свой взор на незнакомца. Но любопытство, всё же, взяло верх — и она, отойдя на шаг, пристально вгляделась в его голубые глаза.

— Так как же, всё-таки, Вас зовут, незнакомец?

— Линен, — спокойно ответил тот.

— Жаль, что Вы не рыжий, — задумчиво произнесла Рыжая Инка. — И у Вас даже коня нет...



Свободой пылкою вскормлённый,

ретивый конь на свете жил.

Фантазией игривой окрылённый,

всё девам головы кружил!



Тот конь — прекрасный конь, влюблённый —

был как-то приглашён на пир...

Но не пошёл он под замок невольный:

"Моя любовь — весь этот мир!"



Правитель в гневе: "Как посмел!"

И пылкую свободу — сразу —

он запретить везде велел.

Был изгнан конь из государства...



И девы плакали! И дети

не появлялись вновь весной.

Правитель сдался: "Что ж, согласен,

пусть будет конь — не только мой".



Влюблённые мечты носились...

И ветер пел! Цвела — весна.

И не жалел король овса

для нового — коня — приплода.



Вот так и жили там, любя,

прекрасный конь и пылкая свобода.



— Моего коня заколдовали, сударыня, а в детстве я тоже был рыжий, как и Вы, — и он ещё что-то хотел добавить, но принцесса нетерпеливо перебила его:

— Правда?! И Вы не обманываете меня, сударь?

— Чистая правда, как и то, что я принц, — и, опять, принцесса перебила его, уже смеясь:

— Принц? В полотняной рубахе, без камзола — да кто же Вам поверит?! — и они, недоверчиво поглядывая друг на друга, пошли по лесной дороге...



На лужайке зелёной танцует

яркий, солнечный, летний — день.

Мотыльки и стрекозы! Но плачет —

провалился в колодец — зверь.



Ледяной воды нахлебался...

Обломались когти. И зверь

не рычит больше, зубы не скалит.

Песнь о жизни-счастье завёл...



Как он в тёмном лесу заблудился,

как поляну однажды нашёл...

И про сон, что ему там приснился.

Подходи, люд честной! Сказ — пошёл.



Был он принц от рожденья, по крови.

Рос в счастливой семье — без забот.

И король-отец с мамой ладил.

Все любили друг друга. И лес...



За границей, дворцовой оградой,

всё о чём-то тихо шумел...

Как призывно там птицы пели!

И смеялся кто-то. Исчез...



В том лесу: слуга и колхозник.

И доярка, и слесарь-печник...

Заколдованный воздух и травы

там другие! Принц тоже — исчез.



Скачут зайцы. И прыгают — белки.

Все встречают восход золотой...

И никто не сидит там в клетке!

Ветер — пьют: "Наливай, хмельной!"



Там тропинки и тропки вьются.

Там дубы свою тайну хранят...

И на-раз — все снега там тают!

И сады расцветают — на-два.



А вы спросите: "Как так бывает?

И откуда я знаю про два?.."

Я тот зверь, что в колодец посажен.

За принцессой я шёл. Есть дела.



Когда Рыжая и Линен оказались у лесной избушки, то увидели странную картину: Топтыгин сидел на пеньке и, одной лапой, придерживая берестяное лукошко, другой — выгребал из него малину. Урча от удовольствия, он отправлял её в огромную пасть. У летней печурки возилась маленькая старушка, в кастрюльке закипала вода, и пахло незнакомыми травами. Льдинка, мирно щипавшая неподалёку траву-мураву, увидев их, радостно заржала. Старушка повернулась и, взглянув на руку незнакомца, всплеснула руками:

— Ах, Топтыгин, разве так с дорогими гостями поступают?! Эх, видать даром я тебя малиной кормлю — умишка-то не прибывает! — Медведь, слыша такие её речи, стыдливо покачал лохматой головой, подошёл к незнакомцу и, в знак примирения, протянул свою тяжёлую лапу. Незнакомец пожал её, и на повязке сразу проступили алые пятна крови...



Я гляжу глазами сырыми...

Я, как выжатый в чай лимон!

Мы мечтали: вот станем другими

и пойдём плясать в хоровод...



Хоровод — это дни былые,

где спина за спиною идёт.

Хоровод — не звёздные были,

это мыслей созвучных завод!



И уж кто-то в поспешности пишет:

"Пятилетку в один год вмести!"

И в руках моих — кирпичи,

что прошли свой последний обжиг.



Кирпичи, кирпичи, кирпичи...

Рыжий дом мой красивый и прочный!



— Солнышко, Радость наша, неси скорее мою чудодейственную мазь! — старушка аккуратно сняла с руки незнакомца платок принцессы, промыла рану отваром трав и наложила новую повязку. — Ну, а теперь, мил человек, рассказывай всё по порядку, но чтоб без утайки и выдумок!