Автор: Лагерные Хроники









(Из записей Марка Неснова)



Если собрать подряд сто мужиков на свободе и поменять их местами с сидельцами в лагере, разницы никто, практически, не увидит, потому что профессиональные преступники или патологические злодеи в лагере встречаются крайне редко и заметного влияния они не имеют,

кроме, разве что, карманников или жуликов-профессионалов, именно воровских коллективных профессий.



Расхитители, политические и интеллигенция - это отдельная категория правонарушителей,которые в лагере ведут себя прилично, как, впрочем, и на свободе.

К ним, в отличие от люмпенизированного сообщества, блатная культура не прилипает совсем.

Наверное, причина в воспитании.



В основном, корыстные преступления носят спонтанный или крайне любительский характер.



Бескорыстные же (хулиганство, убийства, аварии) совершаются, как правило, в пьяном виде, что и приводит в лагерь людей без преступных наклонностей, когда они в здравом уме.





Я уже не раз подчёркивал, что блатные песни и жаргонные словечки за мой долгий срок мне на усиленном и строгом режиме встречались не чаще, чем на свободе, а такие слова, как*разборка и малява* я впервые услышал в фильмах начала девяностых.



Хотя сам такую*маляву* перевозил из одной зоны в другую.

Это был учебник *Высшая математика*, где на титульной странице было написано два слова *Всё правильно*.

Написал эти слова своим друзьям на Вожскую в КОМИ АССР очень уважаемый парень по кличке Тимоха, с которым мы сидели вместе в БУРе (барак усиленного режима).

Книгу я должен был передать двум уважаемым парням на Вожской Паше Королю по кличке*Дурак* или Юре *Солнышко*.

Этими двумя словами давалась на меня исчерпывающая характеристика.

Через 20 лет из кино я узнал, что это была *малява*.



Мне, правда, встретился однажды парень по фамилии Зиньков, который вёл тетрадь, куда записывал блатные слова, песни и смысловые татуировки, расспрашивая всех и каждого об их знании преступного мира в прошлом.

Но смотрели на него урки, как на *тюльпана или бантика*, то есть пустое место, чем он, впрочем, и был.

Потому что у людей серьёзных, времени и желания заниматься детскими глупостями нет.





Досидев на Вожской оставшиеся 3 месяца в ПКТ (помещение камерного типа, прежнее и используемое название - БУР) после приключений на Лесной (рассказ *НЭСЭ ГАЛЯ ВОДУ*), я вышел на зону, где меня уже ждали Паша Дурак и Солнышко со своими семьями.

Обе семьи были играющими, уважаемыми и при больших деньгах.



С нарядчиком ребята утрясли вопрос, чтобы меня определили в строительную бригаду в жилой зоне, которая числилась за первым отрядом, объединявшим хозяйственные службы.



После ужина с выпивкой и хорошей едой меня повели к Иосифу, коменданту первого отряда для обустройства.



Иосиф – сорокалетний красавец - еврей был воплощением респектабельности и лоска.

Ни своей внешностью, ни одеждой он не походил на виданных мною зэков за предыдущие годы, проведённые в лагере.



Чёрный блестящий милюстиновый костюм сидел на нём, как праздничный фрак на английском дворецком.

На ногах были кожаные мягкие туфли, пошитые местным сапожником. Под костюмом эффектно смотрелась коричневая водолазка.

Даже нагрудная бирка, на которой было каллиграфическим почерком выведено *Фридман Иосиф Борисович*, смотрелась, как значёк лауреата Государственной премии.

Вдобавок ко всему он был гладко выбрит и благоухал хорошим одеколоном.

Было понятно, что проблем с начальством у него нет.



Увидев двух *хороших парней*, которых, по всей видимости, ему видеть хотелось меньше всего, Иосиф несколько напрягся, но удержал лицо и поинтересовался, чем может быть полезен.



Паша Король по кличке Дурак, видимо, не очень впечатлялся внешним видом коменданта отряда обслуги, поэтому коротко произнёс:

-Марк будет у тебя в строительной бригаде. Обустрой по-человечески.

Он мой товарищ. Ты понял? Приду проверю.





Последней фразы Паша мог не говорить, потому что Иосиф нежно взял меня под локоток и повёл в свою каптёрку, которая выглядела так же уютно и респектабельно, как и её владелец.

На столике появились фарфоровые чашки, о существовании которых я уже забыл, шоколадные конфеты, сыр, горячий цейлонский чай и бутылка грузинского коньяка.

Мы с ребятами выпили по пару глотков, Иосиф пил только чай и развлекал нас интеллигентскими рассказами, периодически рассыпаясь любезностями в адрес моих друзей.



Сам барак внутри выглядел идеально. Ничего подобного мне встречать не приходилось, поэтому Иосиф вызывал мой живой интерес.

Переместив какого-то повара наверх, Иосиф предоставил мне койку внизу в углу и снабдил новым бельём и разными необходимыми принадлежностями, коих я не мог иметь, по определению, выйдя из БУРа.



Видя перед собой еврейского парня, студенческого вида, который после

БУРа явился к нему в сопровождении людей, которые ему, наверное, снились в кошмарах, Иосиф сам горел от нетерпения разобраться, кто же попал к нему в отряд и чем ему это может грозить.



Я же предполагал в Иосифе крупного хозяйственника – растратчика, и очень удивился, узнав от него вскоре, что сидит он из-за конфликта с тёщей, которая *сломала ему жизнь*. С его внешностью и манерами конфликт не вязался.

Это было из другой оперы.

Иосиф - сама рассудительность, деликатность и дипломатия.

Какая тёща? Какой конфликт?

Где Иосиф и где конфликты? Я был в смятении и недоумении.



Самое интересное, что Иосиф мне нравился.

Он буквально обволакивал своим вниманием, заботой и теплотой.

И, хотя, он был из *не нашего круга* я часто общался с ним, что не могло повлиять на мою репутацию, потому что я был выше подозрений.

Урки мне всегда верили и терпели то, что я мог общаться с не очень *кошерными* людьми. Студент, одним словом. Но все знали, что внутри у меня *всё правильно*.



Прошло почти полгода, когда Иосифа суд выпустил на поселение.

Вечером в каптерке собрались несколько его друзей отметить это дело, и я был тоже почётным гостем.

Иосиф радовался *почти свободе* и произносил тосты за каждого из остающихся.

Минут через тридцать он уже был крепко под хмельком, и тут я понял, почему тёща упекла его за решётку.

Это был распоясавшийся хам и сволочь, которому хотелось врезать в морду,

что и сделал его приятель, заведующий бани Андреич, после чего Иосиф

заплакал пьяными слезами и затих.



Встретил я его через год на пилораме, куда он пришёл работать после закрытия в зону за избиение жены на поселении.

К нему приехала заочница. Пока он не пил и держался, они были счастливы.



Но по прошествии какого-то времени, Иосифа снова понесло и он превратился в скотину, как это часто происходит с пьяными мужиками, которые наполовину заполняют исправительные учреждения, будучи в лагере людьми работящими и приличными.



Как я и написал в начале повествования, можно смело менять местами

пьющих на свободе на непьющих в лагере и никто не заметит разницы.