Автор: Елена Фанталова





ЕЛЕНА ФАНТАЛОВА



ВОРОБЬИ

Сборник стихов



Москва

Берлин, DirectMEDIA

2016





УДК 821.161.1

ББК 84(2)



Ф22

Фанталова, Е.

Ф22 Воробьи : сборник стихов / Е. Фанталова. — М. ; Берлин : Директ-Медиа, 2016. — 87 с.



ISBN 978-5-4475-8305-7



Елена Фанталова — психолог, преподаватель, поэт. Окончила факультет психологии МГУ им. М. В. Ломоносова, работала кли-

ническим психологом, в настоящий момент преподает в Московском государственном психолого-педагогическом университете,

кандидат психологических наук, доцент. Автор психологических

монографий и методик, ряда публицистических статей о творчестве поэта-песнопевца Иеромонаха Романа (Матюшина), а также автор метода русского катарсиса (духовно ориентированная психотерапия). Награждена медалью им. Г. И. Челпанова I степени «За вклад в развитие психологической науки» (2015). Пишет стихи.

В циклах стихов «Воробьи» и «Скит» отражены два начала — светское и духовное, тесно переплетающиеся в жизни автора.

Текст печатается в авторской редакции.



УДК 821.161.1

ББК 84(2)









ISBN 978-5-4475-8305-7 © Фанталова Е., текст, 2016

© Издательство «Директ-Медиа», оформление, 2016







Сборник стихов «Воробьи» Елены Фанталовой можно назвать чистым живым источником, духовной искрой. Это ажурное плетение творческой нити, связывающей искреннюю душу с Богом, с природой, с ми-ром людей, с родиной. Елена настолько глубоко и от-крыто чувствует жизнь, что ощущение неразрывной связи с Божественным началом передаются в каждом ее стихотворении.

Книга переносит нас в путь, в путь духовного поиска ответов на вопросы о смысле жизни, человеческих ценностях, справедливости, любви, красоты, поиска Истины и обретения Бога в душе.

Чистая и нежная любовь к природе, являются путеводной опорой автора. Стихи будто переносят вас в чудесный живой и красочный мир. Образы настолько четко прорисованы, что кажется можно к ним прикоснуться, вы чувствуете запах цветов, шелест травы и листьев деревьев, слышите пение птиц и шум реки. Автор видит природу одушевленной, неразрывно связанной с Богом. Явления природы выражаются, как язык общения Бога с людьми.

Автор остро передает тему одиночества и связанные с этим чувством переживания. Но в то же время искренняя любовь к миру, к природе и к Богу, являют нам прекрасный пример и опыт обретения гармонии и душевного равновесия.

Россия занимает особое место в душе русского человека, тем более поэта. Автор трагически и глубоко переживает события, происходящие в России в это не-простое время. Любовь к родине отражается в понимании реальности и отзывается болью и внутренним протестом к несправедливости и жестокости, окутавших души и сознание людей.

Единственной истиной и единственной дорогой в своей книге Елена видит дорогу к Богу. Этот путь тернистый и сложный, сопряженный с лишениями и нуждой, но в то же время радостный и прекрасный, когда ожившая вокруг природа несет в себе Божье благословение. Одиночество порой заставляет сомневаться в собственных силах, закрывает перед глазами перспективу радости будущего и может быть иногда и смысла жизни, но вера в Бога открывает новые горизонты по-знания, раскрывает тайны души и ведет в храм.

Православная вера, как колыбель и обитель для измученного путника. Отдельным разделом в книге представлены произведения, посвященные религиозной теме. Скит, это не просто маленький монастырь, стоящий в уединенном месте на берегу реки. Скит — это осознанный выбор пути посвящения себя служению Богу, это обретение внутренней гармонии и смирения. Скит — это молитва и внутренняя философия пони-мания себя и своего предназначения в этом мире.

Стихи Елены Фанталовой наполнены искренностью, чистотой и проникновенностью. Книга отразила жизненный и духовный опыт автора. Может быть, облекая свой внутренний мир в стихотворную форму, Елена находила ответы на собственные вопросы, ведь вдохновение и творчество это тоже путь к Богу.



С уважением,

Анжелика Лацис

поэтесса, психолог,

номинант национальной премии

«Поэт года 2013», «Поэт года 2014»



























ВОРОБЬИ (светский цикл)

* * *

Стихи рождались и рождались,

Летали рифмы, вдаль несли,

И все проблемы отметались,

И строчки как солдаты шли.



То было…, нет, не вдохновенье,

Не дерзновенье удивить,

А просто сам момент забвенья

Толкал к тому, чтоб их родить.



Сказать о том, что не допето,

Не понято, не суждено,

Порой — задавлено, задето,

Порою — просто не дано.



Я точно знаю: исповедать

Жизнь не удастся никому,

И потому спешу поведать

Часть жизни моему стиху.



Пусть посмеется, (да и только!),

Над глупостью моих забав.

Пусть он один услышит горько,

Что лишь ему я бью в набат.



11 марта 2000 г.



ПОДСНЕЖНИКИ



Подснежники зимой в Москве,

Как стая птиц желанных с юга,

Сплетясь, мелькнули в синеве

И спрятались в ладони смуглой.



Их девочка рукой легко

Сжимала, не давя в букете.

Головки нежные цветков

Слегка кивали, словно дети.



Притягивал к себе и взор

Той девочки, русалки юной:

Ее глаза, — глаза озер,

Бросали свет из глади лунной.



И на приливы суеты

В метро бегущих и спешащих

Глядели ранние цветы

Как символ жизни восходящей.



Той жизни, что несет в ответ

Не жалкой данности оковы,

А только Нежность, только Свет,

Рожденные в Любви Христовой!



7 февраля 2000 г.

(10–17 февраля 2001 г.)



РОЯЛЬ



Я продала рояль… А жаль.

Я часто по нему скучаю.

Как детства скрытую печаль

Игру на нем я вспоминаю.



Мне не сыграть теперь ноктюрн,

Не воскресить мелодий стрелы,

Не ощутить дыханья струн,

Ни острых звуков капанеллы.



Я продала рояль. Зачем? —

Не из-за денег, из-за страха.

Пустяк он стоил, а обмен

Жилья пугал меня как плаха.



Я продала рояль тому,

Кому, конечно, был он к месту:

Его душе, его уму,

Его семье, его оркестру.



Спустя семь лет он позвонил,

Хозяин моего рояля,

И осторожно расспросил

Про личное и чем жива я.



Был откровенен и сказал:

— Сейчас музыкантам — невезенье!

Но мне радушно обещал

Помочь при первом обращении.



Я рассказала, что живу

По-прежнему и без обмена.

Учу студентов поутру,

Они мне и составят смену.



И будут заново учить

Таких же молодых студентов,

Но мой рояль им не затмить, —

Он будет вечным инструментом!



И Солвейг-песнь не сочинить

(Не в моде постоянства страсти),

Равно и мне не воскресить

Склонившись за роялем счастья.

Я продала рояль… А жаль!



5 февраля 2000 года.



ВОРОБЬИ



В одиночестве, в обреченности,

Но пока не в монастыре,

Просыпаюсь разгоряченная,

Утро сонное на дворе.



Спит февраль, тусклый лед над лужами,

И не слышны ничьи шаги,

Но от трелей душа разбужена —

Мне чирикают воробьи.



И в душевном котле страдания,

В катафалке пустых идей,

Меньше слышно уже рыдания, —

Мне становится вдруг теплей.



Воробьиным чириканьем уличным

Льется радостный свет душе,

Угнетенной людским и будничным

На двухтысячном рубеже.



Воробьи эти — Божьи создания,

Прилетели ко мне, чтоб успеть

Передать — вплоть до отпевания

Каждым утром мне будут петь.



В одиночестве, в обреченности,

Но пока не в монастыре

Воробьев я жду в безысходности,

Словно ангелов на заре.



5 февраля 2000 г.



ВЕСЕННЯЯ ЛУНА



Переход от зимы к весне

(Уж который раз переход!)

Поздним вечером при луне

Задержалась я у ворот.



В светлой дымке глядит она,

Будет месяц поздней молодой,

А пока что грядет весна,

Увлекая людей за собой.



Никого на дворе. Светло.

За углом только слабый свист…

И загадочно мне, что Блок,

Как и я видел этот диск.



Как и я мог весной вздохнуть,

Ощущая то взлет, то печаль,

И душе лишь осталось вспорхнуть

Да взлететь за ним в вечную даль.



19 февраля 2000 г.



ТАТЬЯНА



Когда былое разбудит память

И детство облаком поплывет,

Цепь деревенских воспоминаний

В сознании радугой предстает.



Ах, тетя Таня! Татьяна Иван-на!

С тех пор так много людей ушло…

Но будто в детстве, я в снах желанных,

Смотрю на дом твой, Оку, весло.



Порой мне кажется: вот ты чинно

В платочке белом заходишь в дом

И так уютно, легко, картинно,

Присев, рассказываешь о былом.



Язык твой острый и колоритный

Под стать филологам изучать,

Что ни спрошу — отвечаешь рифмой,

А поговорок — не занимать…



А наши вылазки за грибами

С наивным вскриком: «Нашла! Нашла!»,

И только зимними вечерами,

Согнувшись, помню, как ты пряла.



Ну а весной я совсем пьянела,

И растворялась в природе вся:

То дымка леса ко мне летела,

То песня сказочная соловья.



Как безвозвратно ушло то время,

Но тем свежее оно теперь:

Твой сад цветет, все крыльцо в сирени,

Вот только ты не откроешь дверь.



31 апреля 2001г.



* * *



Мне снится голубая даль,

Свет небосклона в чистом поле.

Снегов разбросанная шаль

В объятии полного покоя.



И ни души. Я там одна.

Мне хорошо, в блаженстве таю…

Со всех сторон снега, снега

И даль, такая голубая…



7 апреля 2001 г.,

Благовещенье



К КАРТИНЕ Ф. А. ВАСИЛЬЕВА «ОТТЕПЕЛЬ»



Свеченье оттепели в памяти

Хранится с самых юных лет:

Полозьев след, воронья стая

И тающий на поле снег.



И мерно по полю бредущие

Старик и девочка в платке,

И, словно путь их стерегущие,

Деревья в сумеречной мгле.



Видна запруда. В отдалении

Застыла в сумерках изба,

Но надо всем стоит свечение

И дремлет тайна на снегах.



Художник умер в ранней юности,

Сражен чахоткой в двадцать три,

Но дух его бессмертной лунностью

Над отраженным им парит.



Сын дворянина незаконный

(Он рано это осознал),

Гульбой, бравадой неуемной

Порой художников сражал.



Но что, быть может, сокровеннее

И открываться не спешит —

За оттепелью за весенней

Уж брезжит оттепель души.



23 марта 2001 г.



СИВКОВСКОМУ ДУБУ(2-ой вариант)



В приокских дебрях, там, где к полю

Уже подкатывает луг,

Где можно отдышаться вволю.

Есть у меня знакомый дуб.



Привычно сяду у подножья,

Замру, колени обхватив,

И в миг забуду бездорожье,

Которым суждено идти.



И чудится мне, что внимает

Мой дуб превратностям судьбы,

Что он уже, как будто, знает,

Что — было, — есть, что впереди.



И склон горы, и луч заката,

И луг притихший, и река

Мне говорят, что все когда-то

Уже летело сквозь века.



И я не смею им перечить,

Объемлю взором берега,

И в тишине, в молчаньи вечном

Мне улыбается Ока.



5 апреля 2001 г.



СИВКОВСКОМУ ДУБУ(I вариант)



Есть в дебрях у земли Калужской

Деревня Сивково. Она

Стоит в лесах, а над избушкой

Склонилась старая ветла.



Безмолвны дали вековые

И вдоль раскинула Ока

Свои угодья заливные —

И отмели, и берега.



И каждый год, как по обету,

Я с поля выхожу на луг,

Где спрятанный от бела света

В прибрежье дальнем виден дуб.



Он замыкает склон лесистый,

Я узнаю его вдали

И по тропинке, по ребристой,

Спешу скорей к нему прийти.



Тот дуб… Он не у лукоморья,

Но он как добрый человек

Готов впитать любое горе

И дать тепло, приют, ночлег.



31 марта 2001 г.



ВОРОНА И ТОПОЛЬ



На улице нашей Дубровской

Обрубленный тополь стоит.

Он с виду нагой и неброский,

Вершиной он в небо глядит.



И та же картина годами

В окне открывается мне:

Воронье гнездо меж ветвями

Притягивает тополь к себе.



Ворона ему благодарна,

Как другу годами верна,

В рабочем районе угарном

Она весела и горда.



Я как-то спросила: «Ворона!

Зачем ты своих воронят

В таком закопченом районе

Выводишь годами подряд?»



Та, каркнувши мне с удивленьем,

Взмахнувши крылом как рукой,

Кричала, что в прочих селеньях

Не встретила тополь такой.



21 апреля 2001 г., суббота Светлой седмицы



САПОГИ(шутка)



Я с осени еще «постановила»:

Куплю я сапоги себе к весне,

От старых — промоканье утомило…

Починка? — Все отказывают мне.



Взяла я лист бумаги белый

И написала красным «САПОГИ»,

Изобразив конверт под это дело,

Я вскоре деньги начала копить.



Откладывать решила от зарплаты

Хоть по чуть-чуть, а если б повезло,

Минуя все лирические траты,

Смогу к весне добыть еще пальто.



Ах, сапоги! Зачем вы пропускаете

Со временем и соль, и Аш-два-О ?

Как вы подводите меня и как пугаете,

Что не хотите протянуть хотя бы год!



Я все кладу, кладу «на сапоги»

И все беру, беру «из них» обратно.

Финансы норовят все плыть и плыть,

И нет для них, как для сапог, заплатки.



* * *

Как ни верчусь я, как ни стараюсь,

Не миновать мне смешной беды:

Конверт для денег стал проницаем,

Как сапоги мои для воды.



Когда финансы поют романсы,

Копить не стоит на сапоги.

Не стоит также вступать в альянсы

С тем, что не стойко, как ни ряди!



27 марта 2001 г.

_________________________________________

1 Аш-два-О (химическая формула воды — Н2О)



ВЕСЕЛОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ



Ну, допустим, все нормально,

Ну, допустим, все о’кэй!

Брось смотреть на жизнь печально,

Пей лишь мед да в бубен бей!



— Как? — Не знаю, как сумеешь,

Каждый — как ему дано.

Там, глядишь, и уцелеешь,

Только скатишься на дно.



Мимо — чьи-то злые вести,

Прочь — обиды и тоска.

Никаких намеков мести —

Чик-чирик да тра-та-та!



Мимо — глупую проблемность,

Социальную игру.

Прочь — интриги, прочь — надменность

И политику — муру.



Не тряси своих студентов,

Пусть летают и парят,

Минул век аплодисментов —

В аудиториях тихо спят!



Спи и ты. А как проснешься,

Не спеши их тормошить.

Тихо выйдешь, встрепенешься

И, как в детстве, побежишь.



В кулуарах деканата

Ждет тебя остывший чай…

Пей его и про зарплату

Никогда не вспоминай!



2 января 2001 г.





* * *



Мне страшно, что мне уготовлено,

Бесправной пройти этот путь.

Привыкнув к себе как к отловленной,

Покорно в дороге заснуть.



Мне страшно, что нынче так принято:

Вся в нищих Россия, в бомжах…

При фирмах, при Вольвах, при выбритых,

Вполне криминальных вождях.



И видя Россию и сродников,

Мне страшно еще от того,

Как мир наблюдал смерть подводников,

А сделать не мог ничего.



5 июня 2001 г.



* * *

Друг другу «вставляли шпильки»,

«Уколы» летели как мяч.

Болезненностью развилки

В ничью был закончен матч.



Какие летали страсти

В течение долгих лет,

Как будто вся в дьявольской власти

Дала я ненужный обет.



Но странное дело! Позднее,

Очнувшись от долгого сна

И помня тебя как злодея,

Душа не осталась пуста.



Скажу даже больше: прозренье

Пришло так внезапно, и вдруг

Одной твоей фразы горенье

Спалило тот дьявольский круг.



11 мая 2001 г.



ПАРАЛЛЕЛЬ



Я хотела в тебя заглянуть,

Наши взоры навстречу летели,

Но, ударившись, выбрали путь

Не слияния, а параллели.



Ну и что ж! Может лучше идти

Без взаимных обид, катаклизмов.

О тернистость такого пути

Я не раз спотыкалась по жизни.



Ты позднее не раз начинал

С тех же тем и игры разговоров,

Ну а я, как знакомый причал,

Помню лишь параллель наших взоров.



Полагаю, надежней она

Указала тогда мне дорогу:

Ты как хищник взглянул на меня,

И захлопнулась дверь у порога.



27 апреля 2001 г.



О РАБОТЕ



Когда же кончится работа?

Нельзя ли как-то без нее?

Устала я и неохота

Тащить свое и не-свое.



— Нельзя, — услышу в споре жарком.

Твоя работа — это жизнь.

Раз не сумела олигарха

Словить себе, теперь держись!



— Так мне не надо олигархов,

Ловите сами их в бреду,

Пусть буду дальше жить в запарке,

Но в клетку к зверю не пойду.



И ненавистен мне сознанья

Олигархический прицел:

Для беспринципных — процветанье,

Для прочих — рабский их удел.



2 июня 2001 г.,

Троицкая суббота.



* * *

Бледно-розовый закат,

Поворот реки.

Жизнь — тревожный белый флаг

Моего пути.



То невзгоды, то тоска

Над моей душой.

Лишь притихшая Ока

Дарит мне покой.



Лишь согбенность старых ив,

Да цветущий луг,

Да Оки крутой изгиб

Манят и зовут.



2 июня 2001 г.





* * *

Как странно, что в Москве

Еще остались птицы.

Как странно, что весной

Они еще поют.

Как будто Дух небес

Светящейся денницей

Спустился на мирской,

Земной, греховный путь.



Лучистый свет зари

Полоскою янтарной

Охватывает двор

Проснувшихся домов.

Погасли фонари.

И все же как-то странно

Увидеть здесь повтор,

«Стоп-кадр» былых веков.



Еще раз: тот же мир,

Двуликий, безоглядный,

И та же суета,

И тот же беспредел,

И новые цари,

И нищих вал изрядный…

Не стало меньше Зла,

На троне — Люцифер!



12 марта 2001 г.



* * *

Я мечтала сажать цветы

И смотреть, как они растут,

Как сверкают капли росы,

Как вдали облака плывут.



Я мечтала, раз посадив,

За цветением впредь наблюдать.

Низкой изгородью оградив,

Все цветущее поливать.



Я мечтала всегда постичь

Неземное мерцание звезд,

Все земное с себя состричь,

Навещать каждый день погост.



Ну а вместо того теперь

Я сметаю годы с крыльца.

Жизнь похожа не на свирель,

И над ней ореол конца.



17 марта (14 октября) 2001 г.



* * *

Лунная дорожка в спящем море,

В гавани застыли корабли.

Ночь молчит. Не шелохнется более

Лодка, задремавши на мели.



Крымская таинственная влага

Покрывает очертанья гор.

Под луною гребень Аюдага,

Плеск волны и вечности простор.



23 марта 2002.



ДВА СТАРИКА



Два старика согбенных,

Один из них с клюкой,

Идут одновременно

С покупками домой.



Один сильней другого,

Он малость здоровей,

Поэтому второго

Ведет он до дверей.



С утра опять метелит,

В убранстве белом двор,

И тот, что посильнее,

Затеял разговор.



— А где же дети, внуки?

Да есть два пацана.

— Так взять бы на поруки

Им следует тебя.



— Шут знает, где их носит,

Один живу давно.

Последний раз в ту осень

Я видел одного.



— Вокруг все мрут соседи,

А я вот все живу,

И целые недели

Как сыч один сижу.



И так я шла за ними,

Порой почти в упор,

И душу, словно иней,

Колол их разговор.



22 февраля 2001 г.



* * *

Безвременье или Время

Стоит на Российской земле?

И как координаты паденья

Расставлены в нашей стране?



Антихрист захватывает души.

Коррупция в самых верхах,

Подростки наркотики глушат

И жизнь устремляется в прах.



Убийство как плевое дело,

И киллером быть — ремесло,

И есть ли еще пределы

Для дьявола, знает ли кто?



И что теперь дальше? Россия

Одета в терновый венец,

И старец, молчальник и схимник.

Сказал про грядущий конец.



22 февраля 2001 г.





НОВОГОДНИЕ ЦВЕТЫ



Сегодня Старый Новый Год,

А на окне я вижу чудо:

У стрелки кактуса цветок

Глядит соцветием на вьюгу.



Он — необычный кактус, нет,

Он — полиантовый, он — гладкий,

Не колет рук, не режет свет,

А лишь ласкает взор украдкой.



Как в сказке или как во сне

Три нежных травянистых кисти

Чуть отражаются в окне

И пробиваются сквозь листья.



Как слезы капли собрались

На тонких, травянистых ветках,

Как будто в холод напились

Росою, собранною летом.



Я замерла. Не время мне

Теперь ни ох-ать и ни ах-ать,

Но так блестит от капель свет,

Как будто ветка хочет плакать.



К чему такое в Новый Год?

Зачем зимою превращенья?

Чтобы сказать, что знает Бог,

Что сердце жаждет утешенья?



Число божественное «три»

Мою задумчивость пронзает,

Лик Троицы Святой лучи

В иконной в раме озаряют.



И все же, Господи, зачем,

Мне эти утренние грезы?

Неужто райский сад Эдем,

Расплакавшись, роняет слезы?



Цветение — это Божий знак,

И ветвь так явственно сверкает…

Вот только б истину узнать,

Что новый век мне предвещает…



Пока что он послал мне гроздь

Цветов в изверившуюся душу,

Чтоб легче было превозмочь

И одиночество, и стужу.



И как прозрачна эта гроздь,

Прозрачней стало понимание —

Цвести и радоваться врозь

И отцвести до увядания.



14 января 2001 г.



* * *

Зачем так явственно прозрачно

Узнать распятие в судьбе?

И, все поняв, в угаре мрачном,

Идти к щемящей дух меже?



Вернее, не идти, — тащиться,

Часть — прихватив, часть — растеряв,

И в белый саван облачиться,

Как в снег, лежащий на крестах.



Мой крест давно мне не под силу,

Заранее каюсь, что грешу,

И медленно смотрю в могилу,

Земного счастья не ищу.



Оно давно упало в Лету,

Жизнь почитаю за обман,

И лишь при слабом блеске света

Смотрю на утренний туман.



Он обволакивает ветви

И сердцу отдает покой,

И все же, Господи, ответь мне —

Зачем я на Земле? Открой!



7 февраля 2001 г. — конец каникул,

начало 2-го семестра



ОБЪЯВЛЕНИЕ



На двери подъезда объявление.

Красной ручкой — срочно позвонить,

Ищется помощница на время,

Чтобы в школу мальчика водить.



Отводить и приводить ребенка,

Чтобы не украли по пути,

Да и чтобы не сбежал мальчонка,

Его нужно за руку вести.



И оклад внушительный объявлен —

Тысяча рублей и барыши,

Возраст в тексте также был представлен —

Пенсионный, так надежней жить.



Путь не мой, горда я от природы,

Для подобных не гожусь работ,

Но до боли жаль, что разнороден

Стал так скоро русский наш народ.



Что одни легко так могут «тыщу»

На вождение сына положить,

А другие на помойках ищут

Их объедки, чтобы день прожить.



22 февраля 2001 г.



СИВКОВО



Истощенная почва устала,

Не родит, опустели поля…

Ведь хлебов уродилось так мало,

Что теперь отдыхает она.



В этот год не посеяли злаки,

Нету шума колосьев, овса.

И с серебряных трав в полумраке

Не сверкает бриллиантом роса.



Только тихо под солнцем июльским

Мне кивают, как впредь, васильки,

И под ветром поют, словно гусли,

Наклоненные ветви ольхи.



Только ястреб, кружась над лощиной,

Взмахом крыльев спугнет тишину,

И в мгновение сердце застынет:

Уж не я ли в добычу пойду?!



4–7 августа 2000 г.



* * *

Ты возвратился из Парижа,

(Из Штатов раньше улетя!),

И я опять с досадой вижу,

Как ты полощешь всех и вся.



Нет, ты не хвалишь «заграницу»,

Но все же норовишь туда,

Чтоб отрешиться и забыться

И подкормиться иногда.



Ты говоришь, что за границей,

Жизнь состояться может вся…

Ну что ж ты хочешь от столицы? —

В Москве подобного нельзя.



Россия! В ней иные люди,

Иное время, жизнь, отсчет.

А то, что жить там легче будет,

То каждый с ясностью поймет.



Зато не будет там привычных,

Столь близких памяти забав,

«Сюрпризов» истинно столичных,

Просящих нищих и собак.



И заскучаешь поневоле,

Потянет в университет,

Каких в Париже нету более

И не отыщется вовек.



Так оставайся жить в России,

Она пока еще цела,

И в эти дни ее лихие

В ней все слышней колокола.



23 декабря 2000 г.



РОССИЯ



Куда поскакала Россия

На тройке коней удалых,

Под куполом вечности синим,

Безбрежностью далей пленив?



— То чудо из прошлого мира,

А сейчас воедино слились

Россия, воры и секира,

Закон грабежей и убийств.



Куда же помчалась Россия

В ознобе, в бреду, во хмелю?

Охвачена холодом синим,

В какую летит западню?



— Растерзано все и распято,

Размазано в русской крови,

В продажных речах демократов

И в бойне чеченской войны.



— Попрали обеты, преданья,

На троне — иуды с семьей,

Лукаво плетут обещанья.

Взывая плестись за собой.



— Казну растащили по миру,

Разграбили мигом страну,

Отведав заморского пира,

Цинично народ отшвырнув.



Куда откатилась Россия

И с кем свой приют обрела?

Уж не в заточении ли сгинет?

Куда же, куда уплыла?



— В цари ныне прочат чекиста.

Так наш президент захотел,

В отставку уйдя, чтоб расчистить

Свой путь в благодатный удел.



— Семейная кучка в напряге,

Ей главное — власть сохранить,

Сметая во рвы и овраги

Желающих на трон заступить.



Трон вскоре чекисту отдали,

Ведь сделка свершилась давно!

— Но что же Россия, в обвале?

А, впрочем, не все ли равно…



5 января 2000 г.



МОЛЬБА



Просьбы к Богу становятся в очередь,

На душевном покоившись дне,

Словно пленные птицы заточены

В непроглядной, глухой западне.



Уж давно они рвутся из плена

На свободу, на жизнь, ко Христу.

Ну а я? Опустясь на колено,

Все взываю, взываю к нему.



Им бы выстоять в ветряной битве,

Словно ласточкам в поиске гнезд,

А душе распахнуться в молитве,

Не жалея пока еще слез.



Ранним утром, застывши в поклоне.

Пред иконой склонившись стою.

Попрошайкой я стала в загоне,

Попрошайкой, зовущей во тьму.



И томится душа, словно в зное:

Это — кончено, то — не дано…

Подскажи, что теперь для покоя

Мне еще попросить суждено?!



Замолчать бы, закрыться, забыться,

Успокоиться — жизнь протечет…

Только сердце не хочет смириться,

Что нелепо так время пройдет.



22 ноября 2000 г.



ДВОР



Пройдусь по одиночеству.

По самому хребту,

Не доходя до игл последней боли,

И детское пророчество предстанет на лету:

Я. Мне одиннадцать лет,

Но счастья нету более…



Оно прошло, как только выпал снег,

Двор опустел. Уехали соседи,

И мнится мне покинутости бег —

Сижу одна. Верхом. На сломанном медведе.



Грущу на заколоченной дыре,

Прогуливаю школу виновато,

И все по-прежнему ищу их на дворе,

Знакомых девочек и парня с самокатом.



Мы так и не увиделись с тех пор,

Я перестала ждать их у подъезда.

Они уехали — судьбе наперекор,

А фотография — всплыла при переезде.



Наивность лиц, во взорах — ясный свет.

На мне съезжает шапка из овчины…

Ах, если б знать, что через бездну лет

Я вспомню двор как праздник самочинный.



И вместе с ним — шеренгу из ребят,

Случайных, разноликих, но знакомых…

Сквозь боль души прорвавшись зазвучат

Их голоса вблизи меня и дома.



28 мая 2000 г.



ГИБЕЛЬ «КУРСКА»

Посвящается памяти

погибших подводников



Ночь. Лежу. Но думаю о «Курске»,

Ночь за ночью, день за днем подряд,

И матросы вереницей узкой

Вновь живые на меня глядят.



Вновь всплывает страшная картина

Тех минут, часов и даже дней:

Внутренние тайны субмарины

Жизней погибающих ценней.



«SOS» затих. Ни стука нет, ни звона,

Обреченность в волнах пролегла,

Словно вымер в час последних стонов

Столь знакомый материк «Земля».



Наверху чины окаменели,

О секретах думая давно,

А внизу тем временем мертвели,

Осознав покинутость как дно.



Погибая, лишь один поверив

Или просто выполняя долг,

Стройным почерком «приоткрывал» нам двери,

Задыхаясь, в тот последний док.



Как страшны вы, высшие чинуши,

Власти и военные чины!

Где тогда витали ваши уши,

Когда рвался крик из глубины?



Не один же день ведь вам стучали,

Ожидая помощи от вас.

Ну а вы? — То лгали, то молчали,

Чтобы каждый, кто был жив, угас.



В страшном неспасеньи — инициатива:

— Как угодно, тайны — сохранить…

Но теперь весь мир, покуда живы,

За жестокость будет вас клеймить.



Никуда от этого не скрыться,

Божий суд не обойдет и вас,

Тень погибших длинной вереницей

Встанет перед вами в смертный час.



Утро, 1 ноября 2000 г.



ВОЙНА В ЧЕЧНЕ



Война в Чечне. Но та над миром

Сверкают горные хребты,

Как будто высшим ориентиром

К войне взывают: «Прекрати…».



Как ослепительно прекрасны

Гряды светящиеся гор,

Но мир взирает безучастно,

Небес не слышит приговор.



Нет, ошибался Достоевский

В спасении мира красотой:

Небесный мир — за занавеской,

Сегодня — ориентир иной.



Амбиции. Серебролюбие.

Матрешечный суверенитет, —

Народ чеченский косят, губят

И сделали привычной смерть.



Безумство лидеров известных

Перескочило в Дагестан,

Где замышляло повсеместно

«Очистить» от Руси ислам.



Под лживым флагом ваххабитов —

Моря крови и груды тел

Чеченцев, русских и наймитов,

Но это тоже не предел.



Не замышляя новой бойни,

Но исчерпав свои ходы.

Россия снова с грустью гонит

Сынов в чеченские тылы.



Война стремится к завершению,

В руинах Грозный утонул,

И все же нет конца сражениям,

То там, то здесь орудий гул.



Как страшно, Господи, как страшно,

Останови и вразуми,

Что под стволами бесшабашной

Не будет жизни на крови.



Пошли смирение воякам,

Останови орудий вой

И под Твоим единым знаком

Всех павших в битве упокой!



5 февраля 2000 г.

(18 февраля 2001 г.)



* * *

Душа как рваная рубаха…

Господь, за что Ты наказал,

Что под всклокоченною плахой

В отмщенье эту жизнь послал?!



Я мечусь, я молюсь — напрасно,

Ты заставляешь все терпеть

И на убогий люд бесстрастно

С тоскою пленницы глядеть.



И долго я ждала ответа,

Усердно задержав поклон.

Вдали от суетного света

Был слышен колокольный звон.



Да, я люблю тебя, Россия.

За ширь души, за небеса,

За все места твои святые

И даже за дворнягу пса.



И все заранее прощаю,

Но не понять мне лишь одно:

Каких сынов ты привечаешь?

Тех, что ведут тебя на дно?



Нажива, хитрость, иномарки,

Дельцами схвачены посты.

И нищий люд! Что за подарки?

Все это ты или не ты?



И как понять, что захватила

Все, что есть ценного в конце,

Какая-то дьявольская сила,

Словно Антихрист при венце?



А почерк действий? Нет, не здешний…

Так для чего же разрешать

Своим иудам и приезжим

И управлять, и воровать?



И все же верю, ты восстанешь

Из униженья и оков

И в звездный час воскреснув станешь

Столпом священных берегов.



9 марта 2000 г.



* * *

Осенний день. Прозрачный полдень.

Холодный воздух ноября.

Стоят, задумчиво исполнясь

Лучистым светом тополя.



Стволы очерчены так ясно

В лазури неба голубой

И смотрят царственно-прекрасно

Над опадающей листвой.



Пронзительный не дует ветер,

Вокруг так тихо и светло,

Как будто все на белом свете

Ушло в пристанище свое.



В гнездо, которого уж нету

Ни в снах, ни наяву, нигде,

И только оголенность ветви

Напоминает о зиме.



8 ноября 1999 г.



ПОЛКАН



Маше Елагиной

в день ее именин



Его нашли в коробке старой, белой

И перетянутой крест-накрест, чтоб не лез,

Когда уже контейнер обгорелый

Пищал, скулил в дыму на все окрест…



Помойка — место встреч своеобразных,

Там и спасли его, едва успев,

На свалке удушающей, непролазной,

Напоминающей огненной вертеп.



Он обгорел несильно… Подоспели…

Видать Бог спас Полкана в этот раз,

Когда его мы на руки хотели,

Он по-щенячьему таращился на нас.



Был шок щенячий, но опять — недолгий.

Один-два дня он только спал, не ел,

Ну а потом от спячки в преисподней

Полкан наш окончательно прозрел.



Воскрес как Феникс после потрясенья,

Пошел на наших кошек, по ногам,

Зато всех вытащил из их уединенья,

Свою поддержку каждому раздал.



С дворовой кличкой «Пуля» убегает

То к новым русским, то назад ко мне,

И всех собачников и их собак сражает

Внезапным появленьем на дворе.



Теперь повсюду он — непобедимый,

Проносится двором как ураган,

И, если спросят, кто сейчас любимый

У нас в семье, ответ один: «Полкан!»



14 апреля 1998 г.,

день Св. Прп. Марии Египетской



НОВЫМ РУССКИМ



Наш путь не нами предопределен,

Самообман, кто думает иначе,

Цинично заявляя — лично он

Свою дорогу лаврами означил.



И начертал счастливый звездный путь,

И лично отворил ворота в вечность,

И всем заблудшим приказал заснуть.

Дабы не портить пира бесконечность.



— Остановись, безумец, помолчи,

Хотя бы помолчи, пока не поздно,

Пока не чужды для людской души

Молитвы нищих, умоляющих слезно



Простить тебя и всех таких, как ты

За Вашей жизни пошлую усладу

Здесь безнаказанно отстраивать дворцы

За счет нехитрых, нищих или слабых.



22 ноября 1998 г.



ВОРОБЕЙ ИЗ ДЕТСТВА



Осень. Лужи. Воробей.

Рядом я и дедушка.

— Воробей! Ко мне, скорей,

Дам тебе я хлебушка.



Положу в кроватку спать,

Новую, блестящую,

Буду песню напевать

Про улитку спящую.



Стой же, стой, куда же ты

От меня упрыгал,

В эти мокрые кусты

Среди пестрых игр.



Погоди же ты, постой

От меня скакать,

Вместе полетим домой

Жить-да-поживать.



Буду я тебя ласкать,

Тихо-тихо гладить,

И от кошек защищать,

И кормушку ставить…



Вот опять ты улетел,

Сел на ветку горестно…

Ах, какой же ты пострел,

Воробей бессовестный!



5 декабря 1997 г.



ПРИОКСКИЕ МЫЛИ



Затревожились синие дали,

Утомленно вздохнула Ока.

Ни обиды в душе, ни печали,

Тишь и вечность кругом. Я одна.



Тишь и вечность… Чего ж еще надо

Одинокой судьбине твоей?

С детства в тень деревенского сада

Ты мечтала уйти от людей.



Не ушла. Видно что-то задело

В этой суетной жизни тебя

Иль свеча догореть не успела

На исходе минувшего дня?



Сколько нужно еще оставаться

В паутинной дремучести дней?

Иль скитаться опять, иль убраться

Из бессмысленной жизни моей?



Не доиграно что-то, не спето,

Хотя сколько всего позади,

Словно буйные заросли лета

Ты оставила где-то вдали.



На пороге не лето, а осень,

Не пора ли о лете забыть,

Чтобы новую яркую простынь

Желтых листьев в душе расстелить.



Нет, не надо, пока что не надо,

Мне пока еще ближе весна,

Свежесть яблонь цветущего сада

И сиреневых звезд купола.



И еще я хочу, чтоб весною,

Позабыв о заботах и сне,

Воротиться знакомой тропою

В деревенский наш дом на Оке.



4 декабря 1997 г., праздник Введения во Храм

Пресвятой Богородицы



О БАЛЕТЕ



Пуанты, пачки и окно,

Станок, рояль и балерины…

Вся жизнь как в зеркале — давно

Тебе знакомая картина.



Сюжет неразрешенных «ПА»

Чуть не на вечность затянулся,

Как будто мой балетный шаг

В своих раздумьях здесь споткнулся.



Балетный класс — немая тень

Тех ностальгических мгновений,

В которых жизнь, как будто день,

Промчалась серией движений.



И на лице от них печать,

Которую ничто не смоет,

И ей, увы, не передать.

Какая рана в сердце ноет.



Лишь тень аудиторных стен

Весной напомнит о сюжете.

Ты спросишь: «Все о том? Взамен?»

Но я отвечу: «О балете».



Март, 1993 г.



НА ЛОСИНОМ ОСТРОВЕ



Темный вечер. Лосиный остров.

Стая студентов. Шоссе и я.

Слышно лишь нашу тихую поступь

В сумерках спящего бытия.



Холодно. Тихо. Туманно и лунно.

Слышен лишь шелест листьев в траве,

Словно в душе уснувшие струны

Что-то напомнить пытаются мне.



Поздно, но мы еще ждем автобуса,

Смотрим с надеждою в черную даль.

Луч от прожектора медленно клонится,

Словно пришелец, на магистраль.



Кажется, будто он нас согревает,

Тайно храня чей-то скрытый дар,

В розовом холоде неба вздыхает,

Смотрит задумчиво на тротуар.



Он, ведь, единственный наблюдатель

Этих мгновений любви и тоски,

Он — и свидетель, он — и мечтатель

Лучших времен, как и мы, дураки.



Что-то упущено, что-то утрачено,

Что-то, может быть, стоит забыть,

Только мне кажется, жизнь уже «схвачена»,

Необратимое не обратить.



Частью закончена. Частью не начата.

Частью потеряна. Ну и что?

Вот только жаль, что ею заплачено

За эти игры неясно во что…



Все затаилось, но что-то вдруг тронулось,

Даль замигала оконцами фар,

Светом оранжевым воздух наполнился

Поздний автобус нас всех подобрал.



И, словно стая, сидя в автобусе,

Мы согреваемся по пути.

Жаль только, Жизнь, что похожим образом

Не суждено нам тебя спасти!



Октябрь, 1992 (1997),

вечер на остановке автобуса после

лекций на заочном отделении



* * *

Я стояла под сенью березы,

Разбросавшей весеннюю таль,

И под ветром зеленые слезы

Устремлялись не вниз, а вдаль.



Разрывало ее на откосе,

Но она терпеливо ждала,

Когда стихнут весенние грозы

И свободно задышит листва.



Дождь то лил, то порой прекращался.

Горизонт то сверкал, то тускнел,

Словно молнией мне изъяснялся,

Как ничтожен земной наш удел.



Я и так это знала до встречи,

Ну а тайну раскроют лишь сны:

Для чего нужно было в предтече

Жизни нас заковать в кандалы?!



Расковаться помогут лишь грезы,

Ну а как только выйдет срок,

Я взлечу из-под этой березы

К горизонту во встречный поток.



Полечу, ну а там будет видно,

Куда править , а где стоять,

Лишь поэтому мне не обидно

В скорбных узах земли пребывать.



Май, 1993 г.



* * *

Разрыв был предопределен,

Его дыханием чадило,

И слов твоих ненужный звон

Впивался в душу, будто шило.



Но нужно было что-то в тон

К разрыву полному добавить,

И я плеснула слов вагон,

Плеснула я, к чему лукавить.



Ты был, возможно, удивлен.

Но дал продвинуться попытке,

И полился поток как стон,

Вещавший об исходе пытки.



— Все хорошо. Иди, иди.

Кольца не надо, рук не трогай,

И слез стекающих ручьи

Насильно удержать не пробуй.



— Они стекут и все пройдет,

Восторжествует равновесье,

Лишь сердце на момент замрет

При звуках той нерусской песни.



Апрель, 1980 (22 .04.1998)



ЦВЕТЫ



Цветенье, цветенье — так страстно,

Так щедро — повсюду цветы,

О, Господи! Разве неясно,

Что чудо-цветок — это Ты?



Он сам не создался б вовеки,

Не вылез бы стрелкой росток,

Когда б не Всевышний отметил

Свой каждый заветный цветок.



Бог — в лилии, в крокусе, в розе,

В подснежнике и в васильке,

В Анютиных глазках, в мимозе,

Как в символе жизни, в цветке.



Послал, чтоб утешить цветами

Дни скорби, побед и любви.

Плетенье цветов вижу в храме,

А храм этот — Спас на крови.



Воскресенье, 18 ноября 2007 г.,

утро перед службой в храме









СКИТ (духовный цикл)



* * *

Не отходи надолго от Христа,

Не покидай заветного преданья,

Не вечен мир — очаг скорбей и зла,

Пройди его сквозь тернии мирозданья.



И может вскоре расцветет тогда

Долина роз по истечении тризны,

И образ вознесенного Христа

Ты ощутишь в преддверии новой жизни.



В долине той не будет ни людей,

Ни страха окончания земного,

Лишь теплый ветер пронесется в ней

И возвестит об истинности Бога.



27 мая 2000 г.



Скит



На полке образ Богородицы,

Глядящий в таинстве ночи.

Распятие. Святая Троица.

Две лавки. Стол и три свечи.



Единственно, что есть, единственно,

Нам в этой жизни (а не в той) —

Небесный дух ночи таинственной,

Летящий в келью под звездой.



Вслед за закатом дня усталого —

Уединение в ночи

И отблеск света небывалого

У догорающей свечи.



И, может быть, еще единственно,

О чем я вспоминаю впредь, —

Лампада в сумраке таинственном..,

Но суждено ей догореть.



12 ноября 1999 г.



* * *

И.Р. посвящается



Край на Псковщине заболоченный,

У прибрежья кругом камыши,

И по речке змеистой Лочиной

Доплываешь до самой глуши.



Там вдали, в глубине полуострова,

Под охраною лип и ракит

Да навеса из дров полоскою

Протянулся таинственный скит.



День закаты сменяют багровые,

Так что вечер глаза слепит,

Бело-облачный конь в свинцовом

Одеянии в небе стоит.



Знаменитый монах там скрывается

За оградою вод и лесов,

И божественный дар открывается

Неземных песнопений-стихов.



Этим даром пленил он Россию

Как потоком божественных вод,

Воспевая в затворе мессию,

Православный волнуя народ.



Обогрел, обнадежил глаголом,

Пострадал, как и водится, сам…

Но не бросил Господь за затвором

И поставил у заводи храм.



1 мая 2000 г.,

Светлый понедельник



* * *

Розовые поляны Иван-чая,

Изгородь да яблони в саду

Новый храм торжественно венчают

В старом затаившемся скиту.



Свет вокруг струится невечерний,

В небо устремляются кресты

В тихом ожидании совершений

Таинств чудодейственных святых.



1 мая 2000 г.



Белочка



Я помню белочку в скиту,

Она тропинку пробегала,

Где семеня, где налету

Желанной ели достигала.



Слегка вертела головой,

Поглядывая с любопытством

На жизни непривычной строй

В своем уединении скитском.



Искрились глазки. Рыжий хвост

Мелькал волною шелковистой,

И грациозный, в полный рост

Прыжок на ели ствол ветвистый.



И кто бы знал, какое в ней

Очарованье жизнью было,

И что оно — не для людей, —

Ее движенье говорило.



4 марта 2001 г.



А лилии все цвели…



А лилии все цвели. Недалеко от кельи

Благоуханный лился аромат,

И, словно звезды, сквозь просветы елей

Смотрели на пурпуровый закат.



А лилии все цвели. Хотя не предвещало

То лето добрых знаков для меня,

И августовским холодом дышала

Скатившаяся слезная струя.



А лилии все цвели. И словно говорили,

Пытаясь убедить в безмолвии скита,

Что мир весь — суета, он состоит из пыли,

А Высшее таит лишь лилии звезда.



3 марта 2001 г.



Звезды



Я помню звезды над скитом

Сверкали в бездне темной ночи,

На одинокий скитский дом

Небесные смотрели очи.



Уж было з;полночь. Давно

Задули свечи после службы.

Но сердце знало: не дано

Увидеть крест созвездий Южный…



Стоял ликующий небосклон,

Исполнен Божья просветленья,

Звезда следила за скитом

И скит внимал ее свеченью.



И век хотелось предстоять

Под этим звездным скитским светом,

Но вскоре начало светать

И я ушла перед рассветом.



16 мая 2001 г.





Вербное воскресенье



Вход Господень в Иерусалим,

Свет струится к серебристой вербе,

Как воскресший Лазарь предстоим

Перед тайной чуда милосердия.



Но до чуда — не рукой подать,

Завтра начинается Страстная,

А на ней, как посланная рать,

Дни страданий пронесутся стаей.



Будет и предательство, и суд,

Тайной вечери зловещее предчувствие,

Что в земной обители распнут

И отвергнут неземные чувства.



И развязка не была сложна:

Все и обернулось по-земному,

Ведь почти в любые времена

Шли иуды к избранному дому.



Но жила Божественная власть

Над людским предательством поспешным,

И народ веками шел молясь

Ко Христу, как подобает грешным.



Ко Христу, который пострадал,

Был распят позорно на Голгофе,

Но в Святую ночь воскрес, восстал,

Возвестив предел земной эпохе.



23 апреля 2000 г.



Вербы



Вербы весенние,

Вербы пасхальные,

Свет невечерний,

Но думы печальные…

Красные ветви

Красной весной

Шепчут под ветром

О жизни иной.



— О завершении Чеченской войны

— О запрещении с любой стороны

Град-установок, растяжек, стволов

И разрушения любых городов…



Свет серебристый

Пушинок овальных

Слезно струится

В лучах предпасхальных.



23–24 апреля 2000 г.





Пасха на кладбище

(2-ой вариант)



В предзакатном вечернем часу,

В светлый день Воскресенья Христова

Шла в кладбищенском нашем лесу

В бесконечное море крестов я.



По аллее, знакомой давно,

Ускоряла шаги я к могиле,

Но не страшно мне было одной

Средь крестов в затаившемся мире.



Влажный лес, терпкий запах берез

И подснежник, склонившийся низко,

И глядящий с распятья Христос —

Принимали меня к себе близко.



Средь надгробий, часовен и плит

Я почувствовала вдруг облегченье,

От Христовых очей и ланит

Исходил светлый дух очищенья.



От подернутых дымкой берез,

От дыханья весеннего леса

Мне все ближе казался Христос

За кладбищенской этой завесой.



23 апреля 2001 г.



Пасха на кладбище (1-ый вариант)



На кладбище окрестном

Стояла тишина,

В пасхальный день воскресный

Я шла туда одна.



Шла вечером, уставшей,

Уже в шестом часу,

Но не было мне страшно

В кладбищенском лесу.



Все представало новым,

Воскресшим по весне —

Лик ангела суровый

Добрей казался мне,



И лик Христа в закате

Спокойнее смотрел,

Как будто боль распятья

Ушла в иной удел…



Христово Воскресенье

Приветствовала весна,

И в дымке обновленья

Стояли дерева.



И голубой подснежник,

Склонившись предо мной,

Шептал мне что-то нежно,

Качая головой.



Казалось, что деревья,

Подснежник в синеве

Сулили воскресенье

Христа уже во мне…



Казалось, что природа

Шептала мне одной,

Что и Христос, Сын Бога,

Воскрес такой весной.



Пасхальная седмица, суббота,

21 апреля 2001 г.



Излей на меня исцеленье

Испивший страданья Христос,

Устала я быть в заточении,

Наполненном влагой от слез.



Устала болеть и роняю

Тобою мне посланный крест,

Но держит меня то, что знаю —

Распятый, Ты все же воскрес!



Одной этой вести довольно,

Чтоб кто-то ушел в монастырь,

А я, задержавшись невольно

В миру, раскрываю псалтырь.



29 декабря 2000г.



* * *

А чем завершилось распятье?

— Одни говорили «Воскрес»,

Другие — о том, что изъят был

Из стражей покинутых мест.



Но память людская как воины

Веками хранит эти дни,

Взирая на вечность спокойно

На мир, на людские грехи…



Отваленный камень у гроба.

Двух ангелов и пелены

Распятого тела Христова

Мария найдет у стены.



И вырвется плач Магдалины.

Что Господа нету окрест,

Но ангел, причастный святыне,

Воскликнет: «Христос! Он воскрес!»



И весть эта стала надеждой,

Спасительной, чудной, живой

Над пропастью мира безбрежной,

Над каждой людскою душой.



И мир вскоре стал властелином

Христова явленья ему,

А вставленный в язвы гвоздиные

Перст ввергнул в смущенье Фому…



С тех пор подведен был неверью

Возможно, последний итог,

И мир покидало сомненье —

Распятый Спаситель был Бог!



Утро, 30 декабря 2000 г.



* * *

Близится Вознесенье,

В лето уж мчит весна,

В хмурое воскресенье

Светится лик Христа.



Копии плащаницы

Холст на моем столе.

Замершие глазницы

В выстраданном лице.



В сумрачный день воскресный,

В майский дождливый день

Тянется дух небесный

Сквозь плащаницы тень.



Святость небесной тайны

Видится в лике мне,

Посланной, неслучайной

Выстраданность в Христе.



20 мая 2001 г.



Молитва в Николин день



Я молилась за поэтов,

Убиенных трех Никол,

Так, чтоб в день Николы светлый

Глас мольбы моей дошел.



Я молилась за Рубцова,

Убиенного в быту,

Клюева и Гумилева

Расстреляли, взяв в тюрьму.



Я молилась, чтоб их души

Никогда не тронул Ад:

Ведь уж был Рубцов задушен,

Он испил свое стократ.



Под расстрелом большевистским

Пал блестящий Гумилев,

Прионежский Клюев скитский

В ад тридцатых попадет.



Сейчас они в ином уделе,

Я уверена, в раю…

Пусть, играя на свирели,

Там им ангелы поют.



18– 22 мая 2001 г.,

Никола летний





* * *

Памяти моего духовного отца,

протоиерея Василия (Владышевского),

посвящается.



Потревоженное небо,

Потускневшая лазурь,

Не придется больше хлеба

Мне искать средь снежных бурь.



Вдоль полей иду бескрайних.

Длинный зимний пейзаж,

Да отрезок неба дальний

Поле режет наотма;шь.



А иду ведь я к могиле,

Что у храма Покрова.

Там лежит Отец Василий,

Он встречал меня всегда.



Но теперь иду к могиле,

Сроку ей уже пять лет,

Ну а мы, покуда в мире,

Помним батюшкин завет.



Поле светло, темны рощи,

Да тропа не пролегла…

И дойду ль? — Чего же проще,

Храм встречает! Я пришла!



Алексино, 22 декабря 2000 г.





* * *

«Чего ж ты не в монастыре?»

— Сказал монах знакомый мне,

Увидев мой печальный взор,

Сказал он это не в укор.



И взгляд его из-под скуфьи

Мне говорил: «Останови

Свое метание в миру

И скинь мирскую шелуху».



Поняв намек на монастырь,

Мир ощущая как пустырь,

Спросить я все же не смо