Автор: Учитель Николай





Первым на ручки у моего нового жилья мы схватились с Витькой Мурзиным. Крепыш, сын учительницы начальных классов, он и повыше был меня, а уж что покрепче (не мои детские харчи!), – и говорить нечего. С добродушной улыбкой Витька стал теснить меня к полураскрытому люку канализации. Я упирался, как мог. Однако агрессии моего соседа (на ближайшие семь лет) хватило ненадолго. Скоро мы миролюбиво с ним говорили о чем-то и исследовали уголки обитания нашего предстоящего отрочества. И больше никогда с ним не схватывались, разве позже только, на словах, в спорах…

Вообще, я почти не помню в нашем, почти городском, микрорайончике ожесточения, злых столкновений, откровенной ненависти, долгих обид, долгого противостояния… Наши «на кулачки» можно перечислить по пальцам. Да и были они скоротечны, сгорали порохом, заканчивались быстрым примирением.

Войны шли по другому поводу и в других местах.

Как только креп лёд на реке, мы расчищали на реке небольшую площадку и до обморока гоняли шайбу. Нас было так много в «одессе», что мы позволяли себе разбиться на две команды. Помню, как я возвращался с хоккейного корта или с реки, еле стаскивал с себя коньки и вытягивал ноги к батарее. Пальцы начинали мучительно отходить. Я начинал стонать, слёзы капали из глаз. Не всегда удавалось скрыть боль от сестры.

– Это тебе наказание за то, что не слушаешь меня. Повой, повой!

Было нестерпимо больно, как будто кто-то хирургическим ножом резал пальцы. Резал с наслаждением, не торопясь, приторно сладко приговаривая голоском сестры:

– Терпи, козлик, терпи. Говорено же тебе было: не усердствуй в баталиях своих, приходи раньше. Не жди, когда пальцы в ботинках онемеют…

Но и в следующий раз, если было морозно, всё повторялось.

А чудесное это чувство, друзья моего детства и «достопочтенный читатель», – мчаться вниз по ступенькам подъезда во двор, гонимым ликующей силой мальчишества и здоровья, соперничества и дружбы! Позже оно вернётся ко мне в снах, где я бегу, бегу, бегу, не касаясь ногами земли, бегу далеко, налитый счастливой силой жизни бесконечной. То же чувствовали и Юрка Журавлёв, и Серёжка Гниденко, и Федька Анфимов и все, все пацаны нашего беспокойного двора.

Мягкое тукание шайбы о сыромятный ремень, которым перетянуты крюки клюшек, часто самодельных, фанерных; музыка коньков, неустанно снимающих «кокосовую стружку» льда, весёлый безобидный матерок, горящие холодом руки под перчатками, бесчувственные ноги в наглухо и крепко перевязанных грубых советских ботинках, морозный звон металлической перекладины ворот… И тёплые огоньки нашего дома на берегу.

Вспоминается фантастический лёд одного из годов. Было это примерно в году 72-м. Река застыла сразу. Ударил мороз и протянул чистый сверкающий лёд от берега к берегу. Только кое-где пузыри воздуха образовали опушённые шары матового цвета. Их корочка легко разрушалась от любого прикосновения. Бог в тот год дал нам невиданную по размеру хоккейную площадку – по всей длине реки. И пока стояли ясные морозные деньки и лёд лежал бесснежен, мы устраивали массовые коньковые забеги вниз по течению Вели. Нас вставало с десяток в ряд, мы бросали на лёд шайбу и начинали бег, перепасовывая её друг дружке. Ничего слаще и радостнее той тренировки в несколько километров я больше не испытывал в жизни. Мы кричали, визжали от восторга и мчались в направлении железнодорожного моста. Визжали коньки, стучали клюшки, свистела по льду шайба. А когда мы въезжали в заиндевевший лес за посёлком, когда берег обступали сосны и ели, берёзы и ивы, то наши сердечки бились в два раза быстрее, наверное. Лёд от теней леса темнел, суровел, холодел, и было что-то сказочное в нашем скольжении в никуда… Мы притихали и оглядывались вокруг.