Автор: Гаер Ди





Часть 1



Зябко. Осень.

Митька брел домой, целенаправленно наступая в лужи, попадавшиеся по дороге. Вода тугими струйками брызгала из-под ботинок, и блестящие капли запрыгивали на брюки. Митька шел со школьного утренника, на который его буквально выпихнула мать, заставив напялить белую рубашку и новенькие брюки, которые он сейчас так старательно забрызгивал водой из грязных луж.

Митька был не в духе. Он был девяти лет отроду, но уже ненавидел подобные школьные мероприятия. Все эти хождения в хороводах, дурацкие песенки и ляпания в ладоши казались ему глупым и ненужным времяпрепровождением. Он бы с большим удовольствием посидел в гараже, разбирая очередной транзистор или починяя велосипед, но мать настояла. Пришлось идти.

Обычно на школьных утренниках Митьке удавалось забиться в какой-нибудь уголок и там, наедине со своими мыслями и железной мелочевкой, всегда водившейся в его карманах, переждать скучное мероприятие. Но сегодня Ирина Михайловна, их классная, была необычайно активна. Увидев, что Митька пытается примоститься в уголке около шкафа, она ухватила его за руку и со словами: «Юрин! Ты же в коллективе! Ты должен быть со всеми!» втащила в основную массу детей. И ему ничего не оставалось делать, как начать приплясывать с остальными.

Митька злился. А тут еще Ирина Михайловна вклинилась в гущу детей и начала раздавать бумажные кленовые листья, выкрашенные рыжей краской. Детвора кинулась к учительнице, каждый хотел получить заветный листочек, слово это было невероятное богатство. Стоящие сзади дети начали напирать, и Митька оказался в непосредственной близости от учительницы. Но тут она повернулась, и перед ним замаячил учительский зад, обтянутый черной юбкой. Все галдели, тянули руки за листиками, на Митьку никто не обращал внимания. Быстро глянув по сторонам, он изловчился и плюнул сквозь зубы. Плевок получился метким и повис точнехонько на учительской юбке. Митька испытал злобное удовлетворение, будто бы смог отомстить за все свои горькие обиды.

В конце концов, утренник закончился, и Митька почувствовал облегчение. Он шел домой и раздумывал, чем сегодня займется. Дома его встретила мать и поинтересовалась, как прошел праздник, понравилось ли ему? Митька буркнул, что «хорошо» и «понравилось» и, забежав в свою комнату, наконец-то сбросил ненавистные брюки с рубашкой.

Быстро переодевшись в домашнее, он пошел в ванную мыть руки. Если бы матери не было дома, от мытья можно было бы отказаться и сразу нырнуть в холодильник; но мать была на выходном и пришлось плестись к раковине. Старенький кран шумно выплюнул струю на ладони, Митька кое-как пополоскал руки в холодной воде и вытер их полотенцем.

Жили они средне, в стареньком доме, которые обычно в народе называли «хрущевками», почему их прозвали именно так, Митька никогда не задумывался. Всего таких хрущевок в округе было несколько штук – обычные кирпичные дома в два этажа и на два подъезда. У каждого дома был свой уютный внутренний дворик, где по вечерам собирались соседи, поодаль располагались гаражи тех счастливцев, у кого были машины. У их семьи тоже были и гараж, и машина. Но отец выгонял ее нечасто и обычно ездил на работу на мопеде.

— Митя! – позвала из кухни мать. По напряжению, прозвучавшему в голосе, Митька сразу же понял, что приехал отец. Он выскочил из ванной и подбежал к окну на кухне. Во двор действительно въехал отец на своем зеленом мопеде. Судя по осанке, по тому, как деревянно выглядела фигура отца, Митька понял, что тот был мертвецки пьян.

— Скорее! Ну не копайся ты, одевайся! – воскликнула мать, отрезая ломоть хлеба и вылавливая кусок мяса из кастрюли, стоявшей на плите.

Сердце ухнуло и заколотилось часто-часто, Митька бросился к вешалке и стал натягивать куртку. Впрыгнув в ботинки, он глянул на мать. Она сунула ему в руку кусок хлеба с мясом и вытолкнула за дверь.

— Беги скорее! Только чтобы он тебя не видел! – шепнула она и кинулась обратно в квартиру.

Митька задержался около двери на пару секунд. Выскочить из подъезда он уже не успевал, отец его увидит и, будучи пьян, обязательно прицепится. Оставался единственный проверенный выход. Митька взлетел по лестнице на второй этаж и остановился на лестничной площадке, вжавшись спиной в стену.

Грюкнула подъездная дверь, это зашел отец. Митькино сердце бухало уже не в груди, а в ушах, он замер, ощущая бешеный стук крови в голове. Внизу послышались шаркающие шаги. Каждый раз, переживая такие секунды, Митька жутко боялся, что отец вдруг возьмет и пойдет не в квартиру, а сюда, на второй этаж и найдет здесь Митьку, прячущегося от него. И деваться будет некуда, а отец, обозлившись, изобьет его, как то бывало уже не раз.

Шаги замерли, отец негромко заматерился, клацнула дверная ручка. Митька напрягся. Наконец, отец ввалился в квартиру, резко захлопнув за собой дверь. Митька еще простоял несколько мгновений в наступившей тишине, потом медленно повернул голову и посмотрел на свою руку, прижатую к груди. Судорожно скомканный хлеб вылезал сквозь пальцы. С куска мяса капал бульон и стекал Митьке в рукав.



Часть 2



Митька уже битый час бесцельно слонялся по улице. Он ждал, когда заснет отец. Тогда можно будет проскользнуть в гараж и заняться чем-нибудь. Обычно отец пьяно разглагольствовал пару часов и после этого засыпал мертвым сном. Хотя нередко бывало и иначе. Он мог прицепиться к чему угодно и устроить скандал с побоями. Митька надеялся, что сегодня все обойдется.

Осенний сырой ветер упрямо лез за шиворот и в рукава, Митька изрядно продрог. Он было направился к другу, намереваясь скоротать время, но того как назло не оказалось дома. Наконец, решив, что выждал уже достаточно, Митька направился в свой двор. Подойдя к гаражу, он вытащил ключи из кармана куртки и отпер тяжелый замок.

Гараж был большой, на две машины. На одной половине стояла их белая "копейка", на другой, вдоль стены тянулся ряд верстаков с кучей разнообразных инструментов. Отец был мастер от Бога, умел починить буквально все, от утюга до промышленного трансформатора. К нему часто обращались за помощью. Мать говорила, что если бы он не пил, они были бы уже, наверное, богачами. Но отец если и брался за подработку, оплату предпочитал получать самогоном. В Митькиной семье слово «шабашка» уже давно стало синонимом пьянства и дебоша.

В те редкие дни, когда отец бывал трезв, он становился апатичным и не обращал на Митьку никакого внимания. Но когда напивался, Митька превращался в центр его искореженной вселенной. Отец искал повод привязаться к нему, а если не находил, то выдумывал. На выдумки он тоже был мастер.

Митька не понимал, почему так. Мать говорила, что в отце умер артист, что ему нужно, чтобы вокруг все горело, гремело, сверкало, и чтобы отец во всем этом купался.

Митька вспомнил, как этим летом, после попойки с соседом, отец вытащил из гаража канистру с бензином, разлил его по земле и поджог. Потом впрыгнул в горящую лужу и начал танцевать, горланя какую-то похабную песню. Митька видел насмешливые взгляды соседей, наблюдавших эту картину, слышал их ехидные замечания, и ему было невыносимо стыдно от того, что этот человек — его отец. Самое ужасное было в том, что такие вещи случались постоянно – каждый раз отец чудил что-то новое и не менее стыдное.

Немного покопавшись в своих железках, и не найдя для себя подходящего занятия, Митька вдруг почувствовал, что голоден. Кусок мяса, торопливо сунутый матерью, давно растворился в желудке. Митька подошел к приоткрытым гаражным воротам и выглянул на улицу. Он раздумывал – стоит ли ему сунуться домой или же еще немного подождать. В этот момент дверь подъезда внезапно распахнулась, и на пороге показался отец. Митька отпрянул вглубь гаража и тут же понял, что опять оказался в ловушке. Наверняка отец уже заметил, что гараж открыт, значит, направится прямиком сюда. Митька стал лихорадочно соображать, как ему быть. Он начал осматривать помещение, отыскивая укрытие, взгляд натолкнулся на подвальный люк. Не придумав ничего лучше, Митька поднял деревянную крышку, юркнул в подвал и притаился на лестничных ступеньках. Лучше пусть ему потом попадет за открытый гараж, чем он сейчас будет терпеть очередные измывательства отца.

Сверху послышались глухие шаги.

— Митька! – раздался пьяный голос, — Митька, паршивец, ты тут?

Митька вцепился в лестницу и думал лишь о том, чтобы отец не догадался заглянуть в подвал.

— Вот стервец, — бормотал отец, хлопая дверями машины, — Совсем от рук отбился! Поймаю – выдеру, как сидорову козу!

Шаги то затихали, то бухали практически над Митькиной головой. Скрипнули дверцы металлического шкафчика, звякнуло стекло. Митька понял, что отец достал припрятанную бутылку. Сейчас выпьет и уйдет, только бы не вздумал полезть в подвал за закуской! От одной этой мысли у него опять противно застучало в ушах.

Сверху доносилось невнятное бормотание, а потом Митька услышал, как звякнули ключи. Отец взял замок и сейчас его тут запрет! — внезапно понял он. Митька было дернулся, чтобы выскочить из своего укрытия, но сдержался. За то, что он спрятался и не откликнулся, отец на нем точно живого места не оставит.

Он слышал, как протяжно заскрипела закрывающаяся створка ворот, и как отец гремел замком, запирая гараж, а заодно и несчастного Митьку. Наступила тишина.

Откинув люк, Митька выбрался из подвала и подбежал к воротам, они были действительно заперты. Его затрясло от отчаяния и обиды: он замерз, был голоден и брошен всеми в этом мире. Ему подумалось, что он останется в этом гараже навсегда и умрет здесь. Слезы полились ручьем, Митька размазывал их по лицу, а они все лились и лились…

Через время, немного успокоившись, Митька вытащил из подвала банку соленых огурцов. Потыкав крышку отверткой, кое-как сковырнул ее с банки. Подкрепившись огурцами и напившись рассола, он забрался в машину и заснул.

Проснулся Митька в кромешной темноте. Он не знал, сколько сейчас времени, но судя по тому, что из воротных щелей не пробивался свет, на улице уже наступила ночь. Митька включил свет в гараже, послонялся туда-сюда и снова принялся за огурцы.

Вдруг грюкнул замок, сердце гулко ухнуло в унисон, но Митька был настолько измотан, что даже не шелохнулся. Да будь, что будет. Часть ворот приоткрылась, и в проеме показалось заплаканное лицо матери.

— Митя! Митенька! – воскликнула она и бросилась к нему, — Я тебя обыскалась! А ты тут, заперт! Как же тебя угораздило? Смотрю, свет горит, думала, тот забыл выключить, — причитала мать, обнимая Митьку.

— Я в подвал спрятался, а он меня запер! – Митька обхватил мать руками и опять безудержно разрыдался, сотрясаясь всем своим худеньким тельцем.

— Не плачь, Митенька, идем домой, он уснул уже давно, а ты замерз и голодный, — успокаивала мать, прижимая Митьку к себе.

— Ма-а-а-ам, — ревел Митька, — Я никогда не буду пить водку! Никогда не буду таким, как он! Никогда! Слышишь? Никогда! Никогда!



Часть 3



На дворе стояло знойное лето. Солнце уже клонилось к закату, но воздух был по-прежнему горячий, жара не спешила сдавать свои позиции.

Лизонька сидела под кустом бузины, огромные ветви которого дугами склонялись до самой земли, образуя внутри подобие круглой пещерки. Это был ее домик, и Лизонька часто играла тут, расположив свое кукольное хозяйство на старых половиках, разосланных прямо на земле.

Но сейчас куклы были забыты. Лизонька, покусывая губы, напряженно вслушивалась в крики, доносившиеся из их дома.

— Ах ты, кор-р-р-ова! – кричал отец, протягивая звук «р» с каким-то особым остервенением.

Раздался звон стекла, вслед за ним загремело что-то железное.

— Митя, не надо! Митя! – послышались слабые вскрики матери.

Лизонька зажала ладошками уши и начала рассказывать считалку, которой научила ее мама: «На золотом крыльце сидели Мишки Гамми, Том и Джерри, Скрудж Макдак и Три Утенка…». Ничего не помогало.

Лизонька все время думала о том, что же еще такого произошло, что отец так разбушевался? Последний крупный скандал случился оттого, что маме начали приходить любовные письма от какого-то незнакомого дяди. Написаны они были на обычных тетрадных листах, корявым почерком, без конвертов, и их бросали прямо в почтовый ящик. Мама вынимала письма и сжигала их сразу же, чтобы отец не увидел. Но как-то раз, придя с работы, мама застала папу сидящим на пороге с очередным подкинутым письмом в руках. Отец, как обычно, был пьян. Завидев жену, он подскочил к ней и, ткнув исписанным листом ей в лицо, завопил:

— Значит, вот как, да? Вот как ты, значит, да?!- и ударил наотмашь.

Лизонька три дня прожила у бабушки, потому что дома творился кромешный ад. А потом как-то выяснилось, что те злосчастные письма писал сам папа и подбрасывал их в почтовый ящик, приезжая домой на обед.

Лизонька не понимала, зачем папа так делал. А мама говорила, что в папе умер артист, что ему нужно, чтобы вокруг все горело, гремело, сверкало, и чтобы отец во всем этом купался.



Крики стихли. Спустя некоторое время, на крыльцо дома вышел отец, вытряхнул из пачки сигарету и закурил. Лизонька раздвинула ветви бузины и выглянула наружу. Отец увидел ее, подмигнул и показал взглядом на сигарету. Сделав еще несколько затяжек, он выбросил окурок и направился к кусту.

Разведя плети в стороны, отец протиснулся в импровизированный домик и уселся на половик, ноги его остались торчать снаружи. Это было так забавно, что Лизонька улыбнулась.

— Опять на маму кричал, — чуть укоризненно сказала она.

— Заслужила, кор-р-р-ова, — ответил отец, опять нажимая на «р», — Ну, рассказывай, чем занималась? – спросил он, меняя тему.

— Мы сегодня с девочками плели венки, — Лизонька протянула отцу небольшой венок из привядших цветов.

— А ну-ка, дай сюда, — рассмеялся отец и, подхватив нехитрое украшение, надел его себе на голову, — А цветов где столько набрали? – спросил он.

— В палисаднике.

— Мамка не ругалась?

— Да нет, только совсем чуть-чуть.

Она умолчала, что мама очень сильно рассердилась из-за безнадежно испорченной клумбы.

Видимо, на Лизонькином лице что-то отразилось, потому что отец, сразу посуровев, спросил:

— Била мамка?

— Нет, не била, — улыбнулась Лизонька.

Ее никто никогда даже пальцем не трогал, но отец постоянно интересовался, не обижал ли ее кто-нибудь? Не била ли мамка? И всякий раз заглядывал Лизоньке в глаза, напряженно щурясь, будто бы пытаясь прочесть наверняка, врет она или нет. Лизонька открыто посмотрела на отца, и взгляд его сразу же потеплел.

Лизонька очень любила отца, он часто ее смешил, никогда не ругал, и чтобы она ни сделала, ему все было хорошо. Даже когда они садились играть в карты или домино, и Лизонька начинала откровенно жульничать, отец, поймав ее на мухлеже, заходился безудержным смехом. Он хватал Лизоньку на руки и начинал щекотать, приговаривая:

— Ах, ты моя Сонька Золотая Ручка!

С отцом всегда было весело. Вот и сейчас, он тряхнул головой, отчего венок съехал на бок и закрыл один глаз. Отец скорчил смешную рожицу, и Лизонька прыснула от смеха. Она подалась вперед и обвила ручками шею отца, от него пахло водкой и табаком.

— Папка, опять ты пьяный, — прошептала она, уткнувшись ему в шею.

— Больше не буду, маленькая, больше не буду, — прошептал он в ответ, прижимая Лизоньку к себе и гладя ее по волосам.

Каждый раз Лизонька отчаянно верила, что это было действительно в последний раз, и что назавтра случится чудо. Отец больше никогда не будет пить и бить маму. И в их маленькой семье настанет мир и спокойствие. И больше не надо будет уезжать к бабушке, или пережидать под кустом бузины…



Назавтра отец опять был пьян.