Автор: Сергей Шальнов





Однажды в тесной монашеской келье,

Где каждый день я сидел за молитвой,

Лишился я благодати Господней.



Тогда услышал я музыку Кейли

И стал следить за чудесною битвой,

Что протекала в звучаньи мелодий.



В ней было все: и пещера дракона,

И пожилой опечаленный рыцарь,

Тот, что без страха, без тени упрека;



В ней оживала улыбка Джоконды,

Что на устах у любимых таится,

Коль удалось повстречаться до срока.



Тогда, забыв о посте и псалтире,

Я смело бросился вон из аббатства,

Стопы направив к чужому селенью.



И пусть не люди уже, а сатиры

Со мной разучат ирландские танцы!

И пусть научат веселому пенью!



Я к ним вхожу, но открыться не смею.

Кругом гульба, но какое ж страданье!

Стою в углу я, как если б ждал мессу.



И вдруг увидел волшебницу, фею.

И коль у вас подглядеть есть желанье,

Я, так и быть, приоткрою завесу.



Она танцует в смеющемся зале,

Она наполнена пламенным светом,

Огнем горят ее рыжие пряди.



Она ль не та, что поэты искали?

Она ль не бардом бродячим воспета?

Навек пропал я, и нет мне пощады!



Она танцует. Меняются танцы.

Она одна. Нет ужаснее кары

Быть самой дивной средь чудного бала.



Тогда подходят к ней мудрые старцы

И говорят: "Выбирай себе пару!"

Тут на меня она всем указала.



Крестьяне - гордые гостеприимством -

Лучшие блюда свои подносили,

Не забывая пьянящего эля.



"Ты позабудь о своем триединстве,

Ныне восхвалим другое светило!"

И вместе с нею у трона мы сели.



Так, распивая напиток их пенный,

Слушая речи и бардов распевы,

Кубки свои осушали до донца.



Первый - за этот союз освященный,

Раз во второй - за мою королеву,

В третий - за наше бессмертное солнце.



Все нам тогда услужить захотели,

Вмиг исполняя любые капризы.

Нет, не видал я чуднее пирушек.



Я же мечтал о грядущей постели

И как вкушу долгожданного приза.

Как же я ждал целибат свой нарушить.



Но лишь собрался исполнить желанье

И унести на руках мою коллин,

Путь преградили мне древние старцы.



"Прежде чем ляжешь с ней в опочивальне,

В диком лесу, там, где Бог упокоен,

Пусть она спляшет священные танцы.



Пусть удалится сие же мгновенье!

Дайте ей лучшие ваши одежды,

Дайте масла и заветную чашу.



Ты же, монах, оттяни наслажденье,

Выпей вина да засни безмятежно,

Нос свой не суй в сокровенную чащу!



Но разве мог я с мечтою бороться?

Хитростью только сбежал из трактира,

Скрылся, запутавшись в длинной хламиде.



И чрез леса, чрез гнилое болотце

Вышел сюда, к окончанию мира.

Ну же! За мной! Вы должны это видеть!



Она танцует в дубовой лощине,

Ее шаги и движенья не слышны,

Не слышен шорох ее одеяний.



Она подобна античной богине.

И в грудь мою разливается пышно

Сладкий нектар нестерпимых желаний.



Она танцует в священной дубраве,

И кто посмеет сей танец нарушить -

Навеки проклят людьми и богами.



И даже вида подать я не вправе,

Давно не вправе смиренные души,

Увы, прельщаться земными благами.



Ее одежды воздушны, открыты,

Ее движенья эфирны, беспечны,

Словно разучена легкая пьеса.



Кажется, слышу я звуки сюиты,

Что напеваются путнику вечно,

Это мелодии старого леса.



Эти напевы в деревьях таятся,

Что укрывали когда-то друидов,

Танцы же - в диких движениях жрицы.



В сердце своем я презрел святотатство,

Но не спастись мне от нежных флюидов,

Их источала не дева - царица!



Свое укрытие тотчас покинув,

С криком "Прими" я раскинул объятья,

Радостно бросившись к пламенной деве.



Но что за крик? Я не видел причины

Для дикой злости, такого проклятья,

Что я услышал от девы во гневе.



"Прокляты мы! Ах, зачем подсмотрел ты

То, что я делала в этой лощине?

Иль отдана я навек душегубу?



Боги не спят! Засверкают кометы,

Мир рухнет в прах. Не вдаваясь в причину,

Всех нас спасешь, коль поклонишься дубу".



Тут она бросилась вон из дубравы.

Я же застыл от нелепости просьбы,

Слезы ее и мольбы вспоминая.



Девичий плач - нет сильнее отравы.

Нет, я не мог ее, бедную, бросить.

Пал перед дубом. "О, Юность святая!



Ты в нашей жизни пора ликованья!

Ты благолепия полная чаша!

Ради тебя отрекаюсь от Бога!



Ныне я принял великое знанье,

Трижды верны верования ваши!

О, старый Дуб, ты оплот и подмога".



Вот. На груди больше нет атрибута

Веры моей. Словно тяжкое бремя

Сбросил я днесь, став моложе младенца.



В этот момент я услышал как будто

Смех, разбирающий целое племя.

Был окружен я толпой поселенцев.



Те, что недавно царем почитали,

Глядя в глаза, надсмехались над мною

Правда, не люди уже, но сатиры.



Корчились рты в обезьяньем оскале.

Все это было жестокой игрою,

Зверской иллюзией злого факира.



"Что ж ты, монах, предаешь свою веру?

Грязный дурак, ты забыл об уставе

Монастыря, о душе вечноценной.



Нет, не ее ты любил, но химеру.

Как же ты мог себе только представить,

Что за тебя она выйдет, Блаженный".



Страхом тогда я был весь обезволен.

Где же она, что сейчас танцевала?

Пусть защитит, пусть отнимет добычу.



Вот же она, моя юная коллин,

Только любви в глазах как не бывало.

Пальцем, смеясь, озорно в меня тычет!



Предан! В лесу этом, словно в загоне.

Но я рванул сквозь коряги и ветки,

Слыша лишь смех да людское злорадство.



Долго не мог я уйти от погони,

Но убежал и теперь уж навеки

Скрылся за стенами в нашем аббатстве.



***



Много прошло с той эпохи столетий.

Вольными братьями стали ирландцы,

Нет на всем свете местечка чудесней.



Немного жаль, но на нашей планете

Ныне другие танцуются танцы

Ныне другие спеваются песни.



Что до неё, она дева святая,

И, как дыхание в нежной свирели,

Будет всегда у меня пред глазами.



Лишь отвлекусь, в полусне пребывая,

Она танцует в монашеской келье,

Она танцует в светящемся храме.