Автор: Пашков Эдуард





Друг попросил, пока его нет дома,

в аквариум, доколе он в отъезде,

подённо насыпать щепотку корма,

расходуя в неделю грамм по двести.



Часов примерно на пять освещенье

предоставлять его сырым питомцам,

чтоб, на моём оставшись попеченье,

им места не убавилось под солнцем.



Проведши инструктаж со мной недолгий,

вручил ключи мне оба от жилища.

А к ним, чтоб свято помнил я о долге,

и холодильник, где лежала пища.



Я мог зажить, как если бы попался -

безвылазно, скучая меж кормёжек.

За это телевизор прилагался,

настолько современный, что без ножек.



Уехал он, и я расположился

как спрут, во всех углах его квадратов:

в одном из них помылся и побрился,

в другом отведал баночку томатов.



Найдя в коробке персики и сливы,

пред тем как рухнуть в виде распростёртом,

аквариум включил и детективы,

осев в квадратах третьем и четвёртом.



Пред этим, ненавязчиво стараясь

набресть на удовольствия иные,

успел я, далеко не удаляясь,

сводить себя в квадраты остальные.



Берусь за рыб. Гуртом мелькают спинки.

Слежу за процедурою кормёжки -

как тыкаются рыльцами в соринки

глупышки цихлазомы и гупёшки.



Кружа подкормку в ворохе эмоций

почти что на лету и как осадки,

лихие хороводят меченосцы,

счастливые креветки и крылатки.



Они, слетевшись словно ниоткуда,

лишь выданную порцию склевали,

расходятся по площади сосуда,

как дОлжно - без забот и без печали.



Премногих рыб напитана орава.

Напялить, прирастя к дивану напрочь,

до подбородка плед имею право,

ужастики просматривая на ночь.



Закат кровавый сумерки сменили.

Закапали зловещие дождинки.

И на экране жутко зарябили

одна другой ужаснее картинки.



Внушив себе, что фильм пустой и глупый,

плохой и прочий, я не шелохнулся,

покуда сом дебелый, саблезубый,

из дебрей лбом в аквариум не ткнулся.



Булыжник плавниками разгребая,

взметнув песок бураном перед мордой,

он мне в глаза, как в душу проникая,

взглянул огромных бусин парой твёрдой.



Подняв со дна (О, это пригрозило

само мне небо!) муть (О, это пепел!),

"Ты что забыл тут?" - как бы вопросил он.

"Я тут при рыбках!" - как бы я ответил.



"Валяешь дурака?" "Да, нет, поймите, -

стал убеждать в конвульсиях от дрожи, -

Вы, спрятавшись от рыб, на дне сидите,

я - от людей. Мы, собственно, похожи!"



"Похожи? - удивлённо вскинув брови,

мой собеседник шевельнул губами, -

Нет ничего в твоей холодной крови,

чтоб было что-то общего меж нами!



Я прятаться под ил и под ракушку

рождён, а ты, водитель авторучки,

Вставай! Иди! Живи на всю катушку,

за ради вирш, аванса и получки!"



"Вы знаете, что в мире не случится,

о, грозный Сом, судите - не судите,

до фени мне теперь, как говорится.

Не поднимусь, хоть мелом обводите!



К чему, чтоб слово несть своё живое,

опять мне лезть в житейские кошмары?

Пора прибыть в тепле мне и покое,

за сказки взявшись или мемуары.



Как корму, там, где дурью занимался,

уже не дам рассеяться таланту."

...На это сом бесшумно посмеялся

и вновь уполз под зелени гирлянду.



Я телевизор выключил и рыбок.

Взял лист и ручку, и, мешая краски,

услышал шепоток: "Ну, ладно... ты дак...

коль если дурью, то уж лучше сказки!"