Автор: Борис Ефремов 2





Глава седьмая



599.



Потом уже, спустя полжизни нашей,

Которая предстанет ёмкой чашей,

Наполненной почти уж до краёв,

Я, право, буду сделаться готов

«Домушником», спустя полжизни нашей.



600.



Я буду рад дневать и ночевать

В семье своей, с женой всегда бывать

Не как-нибудь, не врозь, а только вместе.

Я буду при родной своей невесте

Стараться и дневать и ночевать.



601.



Но только в праздники да в выходные

Минуты станут выпадать такие,

Поскольку будет верная жена

В работу с головой погружена.

И только в праздники да в выходные,



602.



Да мельком по утрам и вечерам

Общаться с нею можно будет нам.

Но как же так печально совершится,

Что станем вскользь друг друга видеть лица

По будним дням, утрам и вечерам?



603.



Давно уже минует это время,

Когда в работу, как гусары в стремя,

Должны мы были весело вступать.

И только отдыхать да вспоминать

О прошлых днях – придёт такое время.



604.



Но время-то придёт, да не придёт

О том забота, чтобы наш народ,

Весь долгий век работавший победно,

Пусть не богато жил, но жил безбедно.

Увы, о том забота не придёт.



605.



На пенсии, назначенные люду,

Тогда прожить подобно будет чуду

И, чтобы чуда этого не ждать,

Работу станут многие искать,

Ведь надо же выкручиваться люду.



606.



И Валя, не молодушка уже,

Найдёт себе работу по душе

Рассказывать в загадочном эфире

О нашем русском православном мире,

Из тьмы поднявшем голову уже.



607.



А мне другая выпадет планида,

Помягче скажем, – полуинвалида.

Шумящая, как ливень, голова

Мне даст стихи писать едва-едва.

Такая невесёлая планида.



608.



А чтоб с такой шумливой головой

Ходить с ружьём или мести метлой,

То нечего, как Шмак сказал бы, делать.

Короче, не смогу копейки денег

С такою заработать головой.



609.



А впрочем, сам же буду виноватым.

К Тому, Кто благодушным панибратом

Притрагивался к моему плечу,

Я ноль внимания. Молчу, молчу…

Один во всём я буду виноватым…



610.



Вот Он и прикоснётся к голове,

И я, подобно скошенной траве,

Привыкну ждать в тиши родного дома,

Пока шаги жены уже знакомо

Не прозвучат в звенящей голове.



611.



Так вот и наказание тебе!

Когда-то в молодеческой гульбе

Ты забывал – жена в пенатах скромных

Ждала тебя одна на Автономных,

Но не было созвучия в тебе…



612.



Я снова шёл домой. Снежище хлёсткий

Почти что сбил меня на перекрёстке.

Я до калитки кое-как дошёл.

На ощупь кнопку от звонка нашёл.

Ну и снежище! Словно плётка, хлёсткий!



613.



Калитку отворила мне жена.

Пальто внакидку. Сквозь пургу она

Как будто как-то матово светилась.

Я улыбнулся: «Что-нибудь случилось?»

«Зашевелился!» – говорит жена.



614.



Признаюсь, я немало удивился.

Спросил Валюшу: «Кто зашевелился?»

«Да кто еще, сынишка наш, вот тут».

Мне горло прихватил волненья спрут,

И я еще сильнее удивился.



615.



«Да как ты знаешь, дочь там или сын?

Об этом знает разве Бог один».

«Бог знает, но и я наверно знаю.

Его давно я сердцем ощущаю.

А нынче убедилась в этом – сын».



616.



Минута – чтобы в кубрик к нам подняться.

«А мы хотели в парке покататься…»

«А кто мешает? Завтра и пойдём.

Должны мы позаботиться о нём.

Пораньше надо всем троим подняться…»



617.



Я против был. Но двое их теперь.

И вот, читатель, верь или не верь,

Мы в дымчатую утреннюю пору

С горы на гору по седому бору

На лыжах – не вдвоём, втроём теперь.



618.



Еще лыжня пустынна. Между сосен

Для новичков извилист путь и грозен,

Но мы летим накатанной лыжнёй,

Сугробы оставляя стороной

И, весь в снегу, кустарник между сосен.



619.



Сейчас я с малой горки не скачусь,

Ну, а тогда – и мчусь себе и мчусь,

И мчится по зигзагам Валентина,

Неся себя и крохотного сына,

И я за ними по лыжне качусь!..



620.



Но вот зима уже и пролетела.

Весна настала. Приближалось дело

Первостепенной важности – диплом.

Я очерк взял. Я с очерком знаком.

И вот уже полсрока пролетело.



621.



В альбом дипломный набело пишу,

На зло порядкам принятым грешу,

Но так быстрее. Очерк мой последний

Вот-вот в «Насменке» выйдет. Будет летней

Порой защита. Набело пишу.



622.



И как-то вышло так, что я к защите

Досрочно был готов, уж извините.

В газете говорят: «Чтоб понавык

К порядкам нашенским, давай, старик,

В «Тачанку» жми. Раз ты готов к защите».



623.



В «Тачанку» так в «Тачанку». Правда, вот

Уже другое время настаёт –

Жене рожать. Спасает Валентина:

«Привет, наш кубрик, и привет, перина!

Я в Коркино поеду. Так-то вот».



624.



И мчит «Тачанка», огненная тройка!

В «Тачанке» – я, шофёр да Юра Бойко,

Хороший, юркий, бойкий журналист.

Уже стенографистке первый лист

Заметок передали. Мчится тройка!



625.



И первый репортаж я передал,

Понятно, в прозе. Но не зря же дал

Другой мне дар господь. И вот, рифмуя,

Сижу и репортаж в стихах пишу я

И написал его. И передал…



626.



«Неси меня, автобус сельский,

Стремглав промчи по большаку

И дребезжащей тряской резкой

Сними столетнюю тоску.



627.



Что там, за дальним поворотом?

Деревня? Поле? Березняк?

Или осока над болотом?

Или дорожный пыльный знак?



628.



Швыряй в тоскующую душу

Поля, деревья, облака...

Греми вовсю... Лишь дай послушать,

Как начинается строка»…



629.



Я думал, лишь казахское начальство

Гостей встречает буйным пиром часто,

Да вот ошибся. Первый же райком,

Наш, комсомольский, фору выдал в том,

Чем славится казахское начальство.



630.



На «Волгах» едем вечером к реке.

Кострище на берёзовом мыске.

Вокруг кострища каменные плиты.

Те, что повыше, скатертью накрыты.

Песчаная тропа ведёт к реке.



631.



Минута – и восходит дым едучий,

Другая – и горит костёр трескучий,

А третья – и уха уже кипит,

И ест тебя звериный аппетит,

Как только что белёсый дым едучий.



632.



Съязвит читатель: «Сразу и уха!

А из чего она – из петуха?»

Да нет. Мы по дороге заезжали

К Ерёме-рыбаку, рыбёшки взяли

И всё, что надо – вот вам и уха.



633.



А с запасного входа в гастрономе –

Вино, коньяк и водку, ну а кроме –

Закуску, что смогла напомнить мне

О несравненной нашей целине,

А ведь была в обычном гастрономе.



634.



А после ночевали мы на базе.

Закрытой. Про неё у нас в рассказе

Ума не хватит ни словцо сказать,

Ни красками картину написать.

Вот на какой мы ночевали базе.



635.



А поутру с тяжёлой головой

Мы бросили «Тачанку» снова в бой,

И с посевной уральской репортажи

По телефону посылали, даже

С похмельной и усталой головой.



636.



Потом редактор скажет на летучке:

«Ну, пили, да ведь этакие штучки

Пересылали в прозе и в стихах.

Особенно в начале, ох и ах», –

Потом редактор скажет на летучке.



637.



Ну, а пока я к дому подъезжал.

«Здесь тормозни», – водителю сказал.

Взял вещи в сумке (было их не лишку).

И увидал хозяйского парнишку:

Видать, приметил, как я подъезжал.



638.



Сам, как сарделька (я подумал мельком),

С собачкой по прозванию Сарделька

Он из калитки выбежал. В руке

Какая-то бумажка. В молоке,

А может в сливках, губы вижу мельком.



639.



Еще кота я вижу на заборе.

Вот Стасик подбегает: «Дядя Боря!

Какая-то пришла бумага вам!»

Бумага из разряда телеграмм.

Кот на Сардельку дыбом на заборе.



640.



Волнуясь, телеграмму прочитал.

Родился сын Денис. Я это знал.

Вес – три шестьсот. Теперь и это знаю.

Вот радость-то! Домой я забегаю.

Сел. Телеграмму вновь перечитал.



641.



Григорьевна открыла дверь: «Хотя я

Неграмотная и немолодая,

Но понимаю, как детей рожать,

Вот и Валюша наша стала мать.

И я тебе скажу теперь, хотя я…»



642.



Но я уже не слушал. Я бежал

Туда, где общежитский наш стоял

Пятиэтажный корпус. Тётя Маша,

Узнав, сияла: «Там компашка ваша

Вся в сборе. Хорошо, что забежал».



643.



«Денис родился! – хором закричала

Братва моя. – Хлобыстни для начала

Спиртяги. Прошлым вечером Луцай

Донёс до нас полфляги невзначай», –

Компания смеялась и кричала.



644.



Потом мы сели к Шмаку на кровать

И стали по-приятельски болтать

О том, что я уже глава семейства

И надо отвыкать мне от злодейства

Садиться пьяным к Шмаку на кровать.



645.



И Шмак сказал: «Давай рванём под сало,

Что на столе. И едем до вокзала.

Возьмём билет. И к сыну и жене

Лети на электрическом коне.

Ну, а пока давай рванём под сало!»



646.



И деньги вдруг откуда-то взялись,

И с тестем посиделки начались,

И частые хождения к роддому,

И ресторан по случаю такому,

И деньги вдруг откуда-то взялись.



647.



Вернулся я, как защищать диплом

Пора настала. В зале, за столом,

Спросил декан: «Слыхали, сын родился?» –

«Да вот…» – «Ну, ты, дружок, и отличился!» –

Я на пятёрку защитил диплом.



648.



А вскоре я в «насменовскую» кассу

Пришёл за гонораром. Час от часу

Жизнь становилась лучше и светлей.

Вот, за «Тачанку» дали сто рублей.

Не даром шёл в «насменовскую» кассу.



649.



Смотрю – Удачин; рядом с ним у стенки

Мой бывший однокурсник Никоненко.

Рукою машет. «Что, фельетонист?

И твой автограф гонорарный лист

Востребовал?» – смеясь, стоит у стенки.



650.



Сей Никоненко был не кто иной,

Как тот, кто как-то шутку надо мной

Сыграл, и скажем прямо, недурную.

О ней я никогда не памятую,

И он её отец, не кто иной.



651.



Работал он тогда в отделе сельском

«Уральского рабочего» – и с блеском.

Удачину решил он подсказать

На практику меня в отдел их взять.

Тот был в то время завотделом сельским.



652.



Сижу в отделе. А была пора

Уборочная. И обком вчера

Район Артинский худшим обозначил

В уборке зерновых. А это значит

Критиковать его пришла пора.



653.



Удачин говорит: «Гони в Арти,

И так сумей там шуржу навести,

Чтобы райком, сквозь нервную икоту,

Принялся наконец-то за работу».

Ну, что же, ладно. Подавай Арти.



654.



Пожалуй, это уж для вас знакомо,

Что для меня, что сено, что солома,

Что я в делах крестьянских ни бум-бум.

И мне, естественно, пришло на ум

Лишь только то, что с юности знакомо.



655.



С автобуса в районку я иду.

Она в посёлке в центре, на виду.

Представился. И свежую подшивку

Беру, как жирного кота за гривку,

И не спеша по номерам иду.



656.



Вот репортаж (прекрасно!) с косовицы.

А вот разбор (в струю, как говорится!)

Ошибок, что снижают жатвы темп.

Осталось разобраться в море тем

Да что такое термин «косовица».



657.



Так, разобрался. У ребят беру

Бумаги чистой. Лоб рукою тру,

Сарказм и юмор к сердцу подгоняя,

Ну, и пошла-поехала родная!

Я с бою первый фельетон беру.



658.



Неделю всю во мне пылала искра.

А как в газете появлялись быстро

Мои памфлеты – только лишь пошлю,

С утра на полосе – а-ля-улю!

Так весело во мне пылала искра.



659.



В «Уральский» я приехал из Артей

Во славе заработанной своей.

Обнял меня Володя Никоненко:

«Ну ты и надавал под зад коленкой

Партийному начальству из Артей.



660.



Редактор наш, Гагарин , ходит павой,

Такой ли недоступно-величавый,

Как на параде конь, в плену удил.

Обкому нынче крепко угодил,

Поэтому, видать, и ходит павой».



661.



Но в пух и прах артинские вожди

Разбитые (ну, злыдень, подожди!)

Собрались с духом и во утвержденье

Свои пошли строчить опроверженья,

Разбитые артинские вожди.



662.



Мол, что у вас за журналист такой,

Пускай и молодой, и боевой,

Но не представился артинской власти,

А потому и перегнул отчасти,

Ваш этот журналист сякой-такой.



663.



Пришло тогда опровержений двадцать.

И мне одно осталось – собираться

И, ожидая грома над собой,

Бесславно отступить в УрГУ, домой.

Куда к шутам – опровержений двадцать…



664.



Но друг мой, Никоненко Володей,

С улыбкою спокойною своей,

На улице меня случайно встретил:

«Тебя Гагарин не разнёс – отметил». –

А я в ответ: «Да что ты, Володей?!»



665.



А мой сокурсник тихо улыбался:

«Гагарин, словно лев, на нас поднялся.

Мол, пишем мы, а откликов нема.

А тут в неделю двадцать три письма!» –

И тихо мой сокурсник улыбался.



666.



И вот он вновь стоит передо мной:

«Никак плоды минувшей посевной? –

С улыбкой мягкой он кивнул на кассу. –

Ну что, друзья? Грешно не дёрнуть квасу.

Я знаю место. Всех прошу за мной».



667.



Удачин не пошёл, а мы с Володей

Сидим в пивной, не расставались, вроде.

О сыне говорю ему. С жильём

Проблема, дескать, в житие моём.

За пивом бочковым сидим с Володей.



668.



Володя говорит: «А по моим

Понятиям, проблем с жильём твоим

Нет никаких. В пяти шагах отсюда

Живёт одна старушка, просто чудо.

Но это по понятиям моим.



669.



Зовут старушку эту Лепестиньей,

И за неё мы наши кружки сдвинем,

Поскольку с нею вам придётся жить.

Я это вам устрою, так и быть.

И часа не пройдёт, как с Лепестиньей



670.



Тебя я познакомлю». Через час

Читатель, точно, мог бы видеть нас

В квадратной светлой комнате с балконом

И с русской печкой. Весело, с поклоном

Нас встретила старушка через час.



671.



Лет восемьдесят было ей. Но ловко

Она со стула встала: «Друг мой Вовка!

Работаешь, наверно, словно вол…» –

«Да вот жильца вам нового привёл», –

Владимир без задержки вставил словко.



672.



И тут же мой вопрос был так решён,

Как будто не терзал мне сердце он,

И в солнечную комнату с балконом

Перебрались мы вскоре утром оным.

Так славно был вопрос тогда решен.



673.



Ах, Лепестинья, бабка Лепестинья!

Как нашу жизнь ты обновила сильно!

Как это походило на кино,

И как всё это кончилось давно.

Ах, Лепестинья, бабка Лепестинья!..



674.



«…Как живешь ты, бабка Лепестинья

В голубом заоблачном краю?

Можешь ли припомнить без усилья

Комнатку чердачную свою?



675.



Помнишь, как доверчиво и мило,

Словно мы ближайшая родня,

Ты в обход прописки приютила

И жену, и сына, и меня.



676.



Как по вечерам пекли картошку,

И во тьме сидели у печи,

И по стенам, потолку, окошку

Рассыпались веером лучи.



677.



Как в те дни, когда была ты в силе

(Вот уж точно пара – стар да мал!),

Ты игрушку сыну подносила,

А он вновь на пол ее бросал.



678.



А потом, когда, забыв проказы,

Спал наш сын, ты штопала бельё

И вела забавные рассказы

Про свое давнишнее житьё.



679.



Мол, как мы, не ездила по миру,

И не в том, мол, суть, но так и быть:

Получить бы новую квартиру

И спокойно в старости пожить...



680.



Бабка, бабка, бабка Лепестинья,

Вот ты и прошла тропу свою.

Я-то знаю, это уж вестимо,

Что живешь ты где-нибудь в раю.



681.



Ну а мы в своем подлунном мире

Все-таки дождались лучших дней

И живем в двухкомнатной квартире,

В равной мере нашей и твоей.



682.



Сын подрос. Мы малость постарели.

Но в благоустроенном быту

Часто вспоминаем, как горели

Угли, разгоняя темноту...



683.



Вот и все, что есть, и то, что было,

И про нас про всех, и про тебя.

Неужели рай твой — лишь могила,

Наша изначальная земля?»…



684.



А в молодёжке жизненный накал

Уже почти до неба доставал.

Добро хвалили мы, со злом сражались

И аккуратно спортом занимались,

Поддерживая жизненный накал.



685.



В подборки информаций, репортажи,

Статьи, заметки и памфлеты даже

Мы вкладывали и талант, и страсть,

Чтобы на доску красную попасть

Они могли – статьи и репортажи.



686.



И, сдав всё это в секретариат,

Мы шли (так ходят только на парад)

Кто в теннис освежающий сразиться,

Кто в шахматные битвы погрузиться,

И примыкал к нам – секретариат.



687.



Когда вступали в бой секретари,

Мы делали уже захода три

В тот гастроном, что нынче на Арбате

В закусочную превратился, кстати.

И вот вступали в бой секретари.



688.



И вот, в своей беззлобности прекрасен,

В «Насменку» приходил Владимир Назин.

Он в шахматах был крепче, чем металл.

Никто его тогда не побеждал,

И этим тоже был поэт прекрасен.



689.



Маханьем кисти сдерживая тик,

Он говорил: «Ты, значит, так, старик?

А я вот так». – И забирал фигуру,

Противником проигранную сдуру,

Маханьем кисти сдерживая тик.



690.



Тогда на Шейкмана, в многоэтажке,

Я жил с семьёй. Не очень было тяжко

Нам с Назиным, авоську нагрузив,

Пробраться по дворам в жилой массив,

Где жил я новенькой многоэтажке.



691.



По бесквартирному скитаясь миру,

Я всё же получил тогда квартиру,

Полуторку, но с кухней хоть куда.

Всё под рукой. Поставь кровать сюда

И век живи и не броди по миру.



692.



И в этот благодатный уголок

Мы приходили с Назиным. Что мог,

Я быстренько готовил из закуски,

И мы беседы с ним вели по-русски,

Благословив спокойный уголок.



693.



Вполне понятно, после первой рюмки

Стихи читали, взяв на время в руки:

Он – сборник свой, я – общую тетрадь.

А надоест стихи свои читать,

Наполненные поднимали рюмки.



694.



Скажу по совести, он хорошо читал.

Сбивая тик, перед лицом махал

Расслабленною кистью, отбивая

Еще и ритм стиха. Волна живая

Вскипала слов. Он хорошо читал.



695.



И сочинял. Из-под его пера

Стихи стекали звонче серебра –

В войну мальчишки (позабыть едва ли!)

Чернилами из ягоды писали,

Их слизывая с кончика пера.



696.



Тогда, однако, больше про любовь

Стихи мне нравились. Я вновь и вновь

Любовные стихи читать из книжки

Просил его. Прослушал их в излишке.

И кое-что запомнил – про любовь:



697.



«Кто был в деревне ей под стать?

Тот за околицей развилок

Мне б лучше и не вспоминать:

«Забудь. Не мучайся», – просила.



698.



По ней баян вздыхал. По ней

Страдали летние закаты.

В деревне несколько парней

Так и остались неженаты» …



699.



Но о поэте-друге свой рассказ

Придётся оборвать на этот раз.

Закон раздольного повествованья

Порядочного требует молчанья.

В другой главе продолжим наш рассказ.