Автор: Наталья Никулина





Региональный литературный журнал "ЛиФФт"№1, 10 ноября 2017г.

Подборка стихов Валеры в разделе Литературная гостиная. ПАМЯТЬ.



Журнал "ЛиФФт" №1, 2016



Подборка Наталья Никулиной



ВОРОВАННЫЙ ВОЗДУХ



***



Сад осенний, сад вишневый, сад больничный —

То ли Чехов, то ли Бунин&Толстой.

Разговаривать о Боге, как о личном,

С пожилою, некрасивой медсестрой.



Вдруг сравнить себя с собакою на сене —

Между ангелом и бесом… А вокруг

Сад вишневый, сад больничный, сад осенний

По библейски замыкает ближний круг.



Вот и бродишь в нем почти умалишенный

С продолжением истории простой:

Сад больничный, сад осенний, сад вишневый —

Гефсиманский, год две тысячи шестой.



***



Боль и страх перемешались,

Явь и сон переплелись.

Января шальная шалость,

Медсестер бессонных жалость

Вдруг в меня перелились.



Бред бродячий, дух сиротства,

Дух скитания во тьме.

Призрак страшного уродства

То сплетается, то рвется

В разыгравшемся уме.



Жить бы, жить, не зная муки,

Жить! А там, глядишь, весна.

Но в огне лицо и руки,

И душа в разгар разлуки

Все выпрашивает сна.



Бред собачий, звуки, лица…

Все смешалось в липкой тьме.

В переполненной больнице

Всем одно и тоже снится,

То же самое, что мне.



РЕЦЕПТ



Ларисе Курсовой



Итак: преднизолон, ранитидин и но-шпа,

И капельницы плач, и редкий снег в окне,

А по утрам тошнит, а вечером так тошно,

Как будто жизнь сгорает на медленном огне.



Итак: рентген груди, потом — бронхоскопия.

Под подозреньем все: и сердце, и душа.

По венам яд течет, страшней, чем ностальгия,

И пахнет спиртом кровь под лезвием ножа.



Итак: девятисил, ромашка и фиалка —

Все выпито до дна из Чаши "Общепит".

Душа летит на свет. И ничего не жалко —

Душа на свет летит…



***

Больничный сад почти совсем заглох.

И все сплелось: и место, и причина,

И волхв залетный, и летящий лох,

И ангел перелетный – made in china.



Летит листва на грязный тротуар,

И дети вновь играют в чьи-то игры:

И гонят прочь волхва, кричат ура,

Не зная, что уже приехал Ирод.



Но все сплелось: и век, и лох, и сад,

И свет звезды, и ангельское слово,

Как два тысячелетия назад.

Ничто не вечно и ничто не ново.



***

Мне холодно, мама. Январь

Безумствует, всеми забытый, –

Сжигает земной календарь

Недавно прошедших событий.



Теперь, после стольких потерь,

Вся здешняя жизнь — нелюдима.

Оскалилось время, как зверь,

В сугробе табачного дыма.



Теперь только маковый бред

Сжимает бессильное сердце...

Мне холодно, мама. И нет

Такого тепла, чтоб согреться.



АВГУСТ



Лето катит последние вроде недели,

Вот и Яблочный Спас отслужили, отпели.



Август бродит в садах, а дожди — стороною,

Яблок в этом году, будто перед войною.



Но я чувствую вечную жизнь пуповиной,

Мне б дожить до шестидесяти с половиной.



Яблок вкус соблазняет до райского хруста,

Слово может быть вещим, — считал Заратустра.



В этом мире, где все хоть чуть-чуть виноваты,

Слово может менять даже судьбы и даты.



Пусть все так же сгорают закаты рябиной,

Мне б дожить до шестидесяти с половиной.



И я в первую очередь и даже в третью

Все пытаюсь себя оправдать перед смертью.



И хочу передать на хвосте у сороки:

Что для вечности наши ничтожные сроки.



Ночь сочится сквозь узкие щели в заборе,

Тишина и покой на российском Фаворе.



Скоро осень, и кажется: что еще надо?

Август смотрит, как из Гефсиманского сада.



***



нагрешил, говорит, не глядя, мол, все заповеди нарушил

даже те, говорит, которые и писать было западло

свет, горевший внутри стекла, обжигает теперь снаружи

тьма мешается под ногами, молча дергает за подол

нагрешил, повторяет, сука, мол, поймал, говорит, с поличным

и показывает, мол, fuck you и прикуривает от свечи

и стою голышом, как в детстве, пожимаю плечом по-птичьи

прижимаю нательный крестик — он же сам меня приручил



нагрешил, говорит, с лихвою, поколений, примерно, на пять

не отмыться, не отстираться, не отмазаться одному

свет, скользящий поверх стекла, выжигает напалмом память

серафимы стоят в прихожей, безразличные ко всему



нагрешил, говорит, и баста, собирай, мол, свои манатки

и ступай типа по этапу, отправляйся, куда скажу

и идут эти трое следом, наступая почти на пятки

свет, горевший внутри меня, льется сваркою по этажу



ВОРОВАННЫЙ ВОЗДУХ



вот те Бог, он сказал и кивнул то ли вверх, то ли просто вбок

вот порог, он добавил, ступай. И я шагнул за порог

я дышал ворованным воздухом — и надышаться не мог



я не мог говорить — я боялся, что мимо спешащий Бог

попрекнет ворованным воздухом, взятым как будто в долг

что ему все эти тексты, фразы, слова, или даже слог



я боялся Бога — Он был справедлив, но капризен и строг

я молчал все утро, весь день и весь вечер, я падал с ног

и ворованный воздух, сгущаясь, чернел, превращался в смог



ночь упала плашмя у ног, как непрожитой жизни итог

итого: ворованный воздух гудит в проводах вдоль дорог

все напрасно, Господи, слышишь?.. Слышит, слышит — на то и Бог



не воруй, говорит, даже воздух, добавил. А сам-то, сам

то и дело шепчет, я слышал, вздыхая: сим-сим, сезам

видно, трудно ему не дышать, привыкая к чужим слезам