Автор: Сергей Разенков





(фрагмент из озорной версии "Онегин и другие..."



– …Дед, жажда и питейный форс

Не наградят тебя покоем.

Вино в тебе уж встало колом! –

Евгений хмыкнул. – Пей вот морс.

– Не я сам по себе плох корнем,

А просто во хмелю… склероз, –

Дед щурил глаз и беспокойно

Ноздрями двигал. Ушлый нос

Не унимался малахольно:

– Что морс! Наливки кто б принёс!



Глянь, не осталось ли кагора?

А под столом? Ну, хоть на дне…

Ужель дошли до дна в вине?!

И не с чем квасить до упора?

Так и теряет жизнь в цене...

* * *

Поблек последний звёздный лучик –

Ушла ночь, как вода в песок…

А утром дед стараньем ручек

Кухарки (плюс капустный сок)

На вид здоров был, как огурчик

И хвастал байками в свой срок.



– Я, Жень, по молодости тоже

На инциденты был богат.

Жаль, что товарищ мой не дожил,

Чтоб подтвердить, какой я хват.



Мы с ним приятелями слыли.

Где был он в деле поскромней

По темпераменту и силе,

Там я едва ли был умней.



Мы с ним по вдовам и солдаткам

Умели дружно промышлять.

Мой бравый вид служил задатком,

Мол, не должны мы подкачать.



И бабы загодя летели

На нас, как будто мотыльки.

Они за ночь от нас в постели

Свои теряли курдюки.



Мы тоже сбрасывали в весе

И уставали иногда.

Но мне, несносному повесе,

Грешить не стоило труда.



А мы грешили без разбору,

Поскольку часто во хмелю…

– Давал товарищу ты фору?

– Делили на двоих без спору



Мы то, что было, без меню.

Из нас двоих, не обману,

Сказав, что я один – брутальный.

Где мой приятель Пётр искал

Подружек посентиментальней,

Там я бесстыдству потакал.



Когда однажды впал в хандру он,

Я в то же время невзначай

Узнал в какой-то из цирюлен,

Что в мире есть целебный чай.



Такое разом нашептали

Мне про чудесный эликсир!..

Мол, шишка станет крепче стали!

Я, хоть блудил в расцвете сил,



Не подвергаясь утомленьям,

Вдруг загорелся устремленьем

Добыть заварки на двоих.

К заветным травам и кореньям

Для пожилых и молодых

Обрёл доверие я вмиг.



Мол, лучше нету от похмелья…

Иль сон наладить не сумел я –

Испил – бессонницу-то вскорь

Моя головушка забыла…

Иль даже если зазнобило

И навалилась явно хворь,

Лишь малость заварить изволь…



– Так ты достал? Употребил, а?

– А вот достать не просто было…

За старым кладбищем жила

Не баба – прям таки, кобыла.

Без мужа печь свою топила

И на отшибе от села,

Поскольку ведьмою слыла.



Мы к ней явились, как в аптеку.

Хозяйка весь товар лицом

Нам выставляла б больше веку,

Но вскоре я вперёд концом



Пёр напрямик уж, мол, не надо

Микстур и сонных порошков,

А дай того, что до упада

Прославит нас как мужиков.

Она мне: вот, мол, ты каков?!

Как зыркнет – мне аж стало жарко

И дыбом волос к волоску!

– И что ж?

– Дала – мол, пей, не жалко –

Кувшин холодного кваску.

На вид, приличная знахарка,

К тому же, в собственном соку.

Не скупердяйка, не нахалка…

Коня осадит на скаку…

Да вот не знал тогда я, жалко,

Что мне, крутому мужику,



За жизнь придётся опасаться!

– Тебя попробуй завали!

– Она, в порядке компенсаций

За чудо-снадобья свои,

С таких, как мы, уж не рубли,



А ласки спрашивала, вот как!

Само собой, закуски, водка

Вмиг появлялись на столе.

Мне б ей навешать костылей

За провокацию ведьмачью!

Я ж, похотливый дуралей,

В ответ командую: «Налей»!

Свою повадку жеребячью

И сам, как водится, не прячу:

Я соответствую уж ей

Партнёрше будущей своей.

– Так ты ей сам сказал: «Налей»?



– Имел в виду я водку сдуру,

Ан нет, подносит нам сперва

Затребованную микстуру –

Чай – чтоб взамен взять нашу шкуру.

Проверьте сами, мол, права

Иль нет я, вас тут заверяя,

Что чай даст силушку без края.



На мужиков, мол, недород…

Испейте – станете сильнее…

И нам по чарке подаёт

И наготове сочный рот.

А зубы – сахара белее.

Ну, целоваться наперёд



У нас не принято, однако.

Быть может, тут наоборот?

Мы пьём настойку, и ведьмака

Целует нас почти взасос,

Потом за стол сажает врозь.

А я ещё и до настойки,

Имевшей слабый вкус касторки,

Аж рвался вздеть её на ось.

Казалось, смог бы и насквозь.



Но рост у бабы гренадерский,

А сила, видно, мне под стать…

И укротил я нрав свой дерзкий –

Решил с постелью подождать.



Она к приятелю вплотную

Уселась сразу за столом.

Сорочку тонкую льняную

Аж распирало колесом –



То грудь у бабы волновалась,

Что, кстати, тоже не на вялость

В тот миг настраивало нас.

Но мы, однако, не ленясь,



Враз навалились на закуску.

Друг – с поцелуями в прикуску,

А я – вприглядку до поры.

Еды – что хочешь, то бери –



Вполне хватило б и на сутки,

Когда б двойные нам желудки.

Однако в них уж нет пустот.

Зато желание растёт,

И котелок уже не варит.

Меня аж прямо подмывает,

По праву истинных господ,

Взять то, что надо, в свой черёд



При деликатности мизерной.

Я снисходительность надменной

Свою не делал наперёд,

Как дворянин и не урод

Вняв голытьбе обыкновенной

Средь мисок, чаш и сковород.

Но с интонацией напевной

Берёт сначала в оборот

Она Петра: «Ты будешь первый».



Таков вот выпад простоты.

И властно вновь: «Да, прежде – ты»!

«Мне место, стало быть, в резерве?

Потерпим, – молвил я. – Лады».

«Где ж набрались таких манер вы,

Необразованные стервы –



Нас лбами сталкивать, друзей»?! –

Подумал я, злой, как Персей,

Зреть не желавший смирно в гроте,

Как Андромеду змей проглотит?

– Для Андромеды-то стара,

Поди, была хозяйка?

– Чёрт с ней!



Для бабы вид имела сносный,

Но голос – словно из ведра.

Не видя для себя преграды,

Мы были с другом, в честь добра,

Ей уделить вниманье рады,

Когда б сама же и легла.

– Ещё б она пренебрегла!

В охотку блуд не кабала!

– Ты – гений по своей тираде,

Но всех нас баба нае-а.

Подвох тая в своём обряде,

Она тем змеем и была.

– Что… не дала?!

– Да если б так!

Нам догадаться б, жизни ради,

Покинуть сразу сей бардак!

Но я и в ус не дул, мудак.

А Петя рад, что Пете рады.

И вот остался я один

Мечтать, как вместе мы блудим.

Ем на халяву со скатёрки

Да из печи вдыхаю дым,

А в это время во светёлке,

Как молодуха с молодым,

Она с Петрухою моим…

Я не силён на кривотолки,

Но как-то вдруг смутил меня

Раж этой пары – пыл огня.

Какими б не были восторги,

Заметил я, что слишком долги

У них соития. А я?!

Когда же очередь моя?!

Я что уже не здесь? А где же?

Его, на диво долго, теша,

Знахарка по своей вине

Совсем забыла обо мне!

Ворвавшись к ней, я обомлел:

Гола, как Ева, гренадерша.

Коса распущена. Мой хмель

Рукой сняло. Не баба – леший!

Но с телом бабы.

«Твой милейший

Дружок уснул вот только что, –

Встряхнулась баба без напряга, –

Как будто ждал тебя». «Бедняга

Тебе наверное раз сто…

Теперь пусть спит – ему во благо», –

Ответил я под томный стон

Ко мне прильнувшей гренадерши.

«Какого чёрта она держит

Так крепко, словно убегу? –

Подумал я. – И сам могу

Её я стиснуть так, что охнет.

А подо мной и вовсе сдохнет.

Она – в поту, а я-то – свеж.

Сейчас добавлю ей, промеж…

Хозяйка, слышь, пока друг сохнет,

Меня по полной, мол, утешь!

Друг спит без сил, его хоть режь.

Петруху – прочь, чай, не сенатор!

Перетащив Петруху на пол,

Мы всласть собою занялись.

Я от души не только лапал –

Ещё и каждый свой каприз

В жизнь воплотил. Повтор – на бис!

Она – признаюсь откровенно –

Была сильней меня. Да-да.

Соитий наших череда

Тянулась, и вносил смиренно

Я лепту должного труда

В гостеприимные врата.

Я, хоть постель и не арена,

Во многом ведьме не чета.

– Самокритичная черта.

Пастух негласного гарема,

Ты ублажал самозабвенно

Своих овечек и отменно.

А с ведьмой свыкся?

– Ни черта!

Стучась с ней в рай одновременно,

Я ощущал попеременно

Её то мягкой, то тугой,

То вдруг немыслимо красивой.

Когда с пугающею силой

Её от похоти дугой

Вверх подо мною возносило,

Моя рука меня крестила.

В другое время бы с другой

Не возбуждался я так часто –

Настойка всё ж к тому причастна.

Мы Петьку – на пол, как балласт,

А ведь держался больше часа

В пылу лихого с ведьмой пляса!

На марафон лишь я горазд –

Другим давно б уж стало тошно:

Не отказаться ли от бразд

Правленья, коль сбежать несложно?

Но докажу я непреложно

Ей то, что я не педераст.

И дрючил ведьму я безбожно,

И щекотал, где только можно –

Усат, к тому же и вихраст.

Но стало как-то мне тревожно:

Я ощутил большой контраст

Между безудержным желаньем

И сил запасом. Под влияньем

Настойки, сунутой под нос,

Теперь пахал я на износ.

Поистрепав меня нимало,

Меня кобыла оседлала,

Мне избавленья не суля.

В кого же превратился я?

Был одержимостью своею,

Сродни маньяку и злодею,

Схож я с помешанным весьма.

Поняв, что волей не владею,

Я возжелал прихода сна.

Благодаря судьбе, везенью

Нашёл счастливый путь к спасенью

В объятиях Морфея Пётр.

А я, как отрок в день весенний,

Ярился, похотливо бодр.

С ума сойдёшь от безнадёги.

Сам протянул уже я ноги

Под бабой, глядя в потолок,

И мозг, пульсируя в тревоге,

В конечном выдал мне итоге:

Миг истощенья недалёк.

Покорен ведьме, как телок,

Иссохнув, как старик столетний,

Я тело бренное увлёк

Наверно в самый свой последний,

Но полный похоти, рывок.

Минуты, словно дни недели,

Тянулись для меня тогда.

Казалось, что на самом деле

По мне протопали стада.

Я понимал умом тефтели:

Держусь от Смерти на пределе.

Нет бы сказать ей просто «да».

Но шепчут «нет» мои уста.

Мы оба с ведьмой проглядели

Момент, когда Петруха встал:

Она – от исступленья в теле,

Я – вообще глядеть устал.

Знать, он решил, мозгарь плюгавый,

Что зайцы всюду в бегстве правы?

Решил он дёру дать, как встарь

Спасался в детстве от расправы

Лихой мальчишечьей оравы?

Ну, всяк себе – сам государь.

С такой вот в мыслях подоплёкой

Его уход я оценил,

В конец задавлен и уныл.

Я стал ждать смерти недалекой

И волю перед ней склонил.

Но друг мне сердце всполошил,

Когда, ведом судьбой жестокой,

Вернулся, бегство отложил,

Чем явно ведьму ублажил.

В руке нёс скляночку с настойкой,

А губы трубочкой сложил

И прямо к ведьме с поцелуем…

Чай нам для оргии принёс?

Решил, что вместе ведьме вдуем?

Знать, у него в башке – хаос.

Погибнем оба мы – вот ужас!

Сейчас, решил я, поднатужусь

И сброшу ведьму, но… сил нет.

Мотивчик жизненный мой спет!

Усилье болью обернулось,

Как будто у меня артрит.

А баба к Петьке потянулась –

Рот для засоса приоткрыт.

Всё б им сосаться шалопутам!

Смотрю на Петьку, как на Брута,

Мол, поспособствуй жизнь добить.

Тут ведьма дернулась, как будто

Пришлось ей что-то проглотить.

Мой Брут исчез, и ведьма стала

Вновь, как ни в чём и не бывало,

На мне безудержно скакать,

Спеша наполнить до отвала

Утробу семенем: не спать!

Но не успел я исчерпать

Себя, уж ведьма подзывала

Петра. Без дурня аж зевала!

Вот ненасытная-то ****ь!

Смотрю: уж он, повёрнут вспять,

Второй раз к ней идёт, пусть вяло,

А губы – трубочкой опять.

В его руке – всё та же склянка,

И ведьма, гнусная поганка,

Глотком из Петиного рта

Пьёт, но вот что – я ни черта

Понять не мог, когда в минуту

Она сомлела: на меня

Смотрела, словно на зануду,

А не подвластного коня.

Со всею грубостью вандала

Её, как статую во прах,

Я стал заваливать. Сгинь, враг!

Её активность увядала

Теперь буквально на глазах.

Ещё толчок, ещё замах…

И вот, без бабьего скандала

И чисто ведьминых угроз,

Её легко, как одеяло,

Я скинул. Как? Да не вопрос!

Она спала! Спала банально!

Мой умник Пётр на полпути

Уже к Тебе, Господь, прости,

Всё ж изыскал феноменально

Изящный способ нас спасти.

Он этот шанс не упустил.

Он первый, будучи под ведьмой,

Смекнул, что на исходе сил

Ему, пока ещё он жил –

Прямой путь в тот край заповедный,

Куда он вовсе не спешил.

На вид, как есть, сморчок ледащий,

Усильем воли он блестяще

Дурную похоть одолел

И притворился тут же спящим.

А чтобы он не околел

В своей актёрской ипостаси,

Ему, бескровному, как мел,

Меня послал Бог. Выкрутасы

Околевавшего Петра

Ни я, ни чёртова сестра

Не раскусили, не успели:

И я, и баба захотели

Друг дружку враз, лишь я влетел,

В альков любительницы тел.

Мужских тел, надобно заметить.

А я охоч до баб и еть их

По той поре всегда был рад,

Хоть во вторых рядах, хоть в третьих.

А эта ****ь, вперяя взгляд

В меня, горячего красавца,

Тот час же «спящего» мерзавца

Петра, помыслив глубоко,

Со счёта сбросила легко…

Снежинки начали смерзаться,

Как стало за окном смеркаться…

Её давно ко мне влекло

И всё ж при выборе, столь узком,

Отведена была по-русски

Мне роль той сладенькой закуски,

Которой я невольно стал.

В душе прозрачной, как кристалл,

Мой друг вынашивал план-порох,

Чтоб быстро нас спасти обоих

Из безнадёжной западни,

Где, беззащитны и одни,

Должны мы были, ведьме в пику,

За жизнь цепляться, поелику

Жизнь защищается умом.

У Петьки члены ходуном…

Подвергнись бабьему он клику,

Враз превратился бы в заику.

Набравшись сил, он пластуном

Покинул мрачную светлицу,

Чтоб за стеной определиться,

Что, где и с чем у ведьмы есть,

То бишь, в её аптеку влезть.

Из средств, что в ней не на запоре,

Нашёл по памяти он вскоре

Сильнейший сонный порошок

И на свой страх рискнул разок,

Потом второй уже по ходу,

Таскать раствор его, как воду,

Во рту своём, а для отводу

Глаз ведьмы в руку взял настой

Её же чая. Трюк простой,

А потому и гениальный.

Пётр от победы нереальной

Довёл свой план за шагом шаг,

Сам до виктории. Аншлаг

Там, где светил исход летальный,

Лишь я, однако ж моментальный,

Ему устроил – что есть сил,

Слезами друга оросил,

Слезами радости безмерной.

Ведь сам-то я – стратег прескверный.

Умею только соблазнять.

Где ведьма, а где просто ****ь,

Ещё, попробуй, распознай-ка!

На свете лишь Господь – всезнайка.

И всё ж я – что греха таить –

Боготворил Петра за прыть:

Весьма рискованно, но ловко,

Сумел он ведьму обдурить!

Всё ж не она одна – плутовка.

Ведь как подумала чертовка:

Её желает подбодрить,

Её же чаем напоить,

Заветной собственной микстурой,

Безмозглый похотливый дурень.

Однако, как теперь с ней быть:

К суду привлечь иль дать п…дюлен?

На ведьму никаких улик

Серьёзных нет. Всё чик-чирик.



Онегин, глядя на дедулин

Сияющий восторгом лик,

Подумал: «Коль так врёт старик,

Мне, молодому, суждено лишь

Рот раскрывать. Не приневолишь,

Однако ж, так ещё соврать,

Коль попросить пересказать.

Расскажет вновь и не коряво,

Внесёт детали в каждый акт –

К рассказу острая приправа»…

– И что с ней сделали вы? – в такт

Спросил Евгений. – Суд? Расправа?

– А что с ней было делать, право?

У ведьмы с дьяволом контракт.

Вот Бог и судит пусть по праву.

– А зелье?

– Так ведь не отраву

Мы брали. Снадобьем, как есть,

Лечить свою мужскую честь,

Не часто мы, но всё же стали,

Когда пред старостью предстали.

– Выходит, сами, как ужи,

Вы уползли со сковородки –

Совсем не мстительны, но кротки.

– Ещё, попробуй, докажи,

Что – ведьма! Бабьи разговоры

Под лай их кобелиной своры?

Свели бы в суд, а на суде

Она б про нас: «Пришли, как воры,

И вместо платы мне муде

И что потвёрже предъявили»!

А мы бы оба, простофили,

Ещё оправдывались бы.

Нет, выметать сор из избы

Не стали – бабу мы простили.

Потом – когда совсем остыли.

Все наши «если» да «кабы» –

Одна лишь сторона медали.

С другой же – повод сами дали,

Коль вместо денежных затрат

На кобелиный мы расклад

Бездумно согласились сходу,

Своей же похоти в угоду.

Судиться с ведьмой?! На кой ляд?!

Другие жалобщики, моду

Коль завели, пускай скулят!

Да что там суд, коль, мысля в лад,

Ни я, ни друг не встали в позу,

За ведьмой требуя догляд!

Пусть хоть нагая и на босу

Ступню летает на метле

И варит жаб себе в котле –

Нет, гладить ведьму против ворсу –

Себе дороже, уж поверь!

К тому ж я с ней делил постель…



«Не просто складно врёт кобель –

Ещё и напускает форсу!

Врёт примитивно, как школяр.

Да как же так не покарал

Он ведьму?! Ну, а Петя, гений,

Его за мягкость укорял? –

Опять задумался Евгений. –

Иль всё же перещеголял

Меня размахом приключений

Непотопляемый старик?

А я, себе на огорченье,

Ему завидовать привык,

Как гобелену половик»...