Автор: Носков Александр Иванович







На заре твоего тумана

я играл, не считая слов,

пока умысел без обмана

не освобождал меня от оков.



Он так плавно лелеял душу,

поднимался внутри аппетит,

так хотелось его мне послушать-

и он мне налегке говорит:



"На дорогах становится тише,

на поверхность вздымается пыль,

если будешь смотреть ты повыше,

то увидишь, как цветет ковыль;



как рождаются в песне куплеты,

как бежит по листу строка,

как нам всем уцелеть от диеты,

как сорочка ночная тонка."



Я не мог ничего запомнить,

тусклый свет проникал в окно,

он хотел свое дело исполнить,

но на кухне было очень темно.



И выключатель, как на зло, не включался,

он пробит был гвоздем насквозь,

его прибили, чтобы не отрывался,

и чтоб по центру держал свою ось.



Он держал, и уж очень старался

не расстроить никого вокруг,

и был счастлив, кто к нему прикасался,

и не мог оторвать от него своих рук.



Годы шли, ну а руки немели,

и никто из людей их убирать не хотел,

все хотели часами валяться в постели,

только он лишь на них беспристрастно смотрел.



Он заглядывал прямо в их души,

так, что волосы дыбом вставали порой,

и от взгляда такого хотелось всем кушать

пригорелые сверху бутерброды с икрой.



Содрогаясь немного до жути,

запивая коньяк коньяком,

аккуратно, не выплескав ртути,

градусник я доставал из-под мышки тайком.



Для того, чтоб никто не увидел,

как по миру несется благая весть,

я не экстрасенс, но я это предвидел-

столбик красным кричал: "Тридцать шесть тут и шесть!"