Автор: Меф Космика





— Катюша, ты всё собрала? Выходи уже, мы все тебя ждём! — крикнула мама из прихожей. Семья собиралась провести несколько дней на море. Ехать решили на машине. По дороге захватили мамину подругу с дочкой Алиной и уже к ночи были на месте...



Ты уходишь из города, муж идёт впереди...

Тебе этот побег неприятен и, даже, дик.

Стая крыс с обреченного спешит корабля;

убегает и верует: есть она, та земля,

на которую выйдешь и высохнешь — чист и свят.

Ну-же-господи! Обрати-же ты время вспять!



Ты уходишь из города... Город тебя вскормил.

Город дал тебя имя и был тебе — целый мир;

муж и дети его небольшая часть.

Как ты можешь оставить его сейчас?!

Он пылает, он гибнет, он плавится и трещит.

Ну-же-господи! Ну прости его, защити...



Ты уходишь из города, борешься с сотней чувств!

Муж проводит ладонью по тоненькому плечу...

Говорит: "Бог поможет найти оплот," — обнимает...

"Да дался мне бог твой, Лот!" —

оборачиваешься на город соляным столбом.

Разве-господи, для тебя это — не любовь?!



Отец вышел из машины и, с удовольствием потянувшись, произнёс:

— Ну всё, девчонки! Отпуск начинается! — В ноздри ударил запах распаренных за день южных сосен, моря, экзотических цветов и ещё чего-то неуловимого, но так определенно точно говорящего: "Да здравствует свобода! Да здравствуют море и солнце!.."



Семитонным бешеным шагом

век вращает планету одну.

На планете той — я живу.

Каждый день я спорю с тем веком.



— Ты зачем погубил леса?!

Ты зачем снова высушил реки?!

— Я хотел, чтобы были поля...

Я хотел видеть новые реки!



Век смеялся со мною, шутил.

Потом плакал, обнявши берёзу.

А потом океан подарил —

мне, — погасившему все его грозы.



— Ну зачем мне твой океан?

Я люблю: облака и берёзы.

— Ну возьми хотя бы моря!..

— Выбираю — новые грозы.



Они прогулялись по набережной, а на обратном пути зашли отдохнуть в кафе. Рядом расположилась компания по возрасту примерно, как Катя и Алина. Ребята были такие зажигательные, что невольно хотелось к ним присоединиться. Очень скоро Катя и Алина уже подружились с ними...



Слой за слоем, и день за днём,

постепенно снимается кожа.

Загораются алые звёзды...

Серебрится вьюга — вьюном.



И взывает ангельский голос!

Старый посох назвался — кнутом.

И стегает простуженный голос!

Моя жизнь наружу — нутром.



И хохочет безумием голос!

И толпа называет — шутом.

Постепенно снимается кожа:

слой за слоем. И день за днём.



Ребята ещё немного посидели вместе в кафе, потом сходили на море, заскочили в караоке, где пели песни во все горло и под них же и танцевали. Вечер — удался на славу! Ребята проводила Катю с Алиной до самого дома, договорившись о встрече на следующий день. Вот так — здорово — и начался для них этот отдых...



Раны закрылись и больше не кровоточат.

Этот побег стал намного удачней прочих!

Киркволл не город, а так, выгребная яма.

Даже такого, как я, здесь искать не станут.



Только, вот, в голову лезет какой-то вздор:

что со мной сделает преданный Командор?

Хоук приходит к полудню, о чём-то просит...

Тонкие пальцы уверенно держат посох.



В шрамах ладони, и каждый из них так ровен,

что невозможно не вычислить мага крови!

Битва за битвой — так шрамы ложатся в ряд.

В этом отряде мне некому доверять...



Киркволл три года гудит про из-грязи-в-князи.

Хоук — огромные деньги, большие связи;

сила, с которой считается даже Орден;

Хоук, почти что, заботится о народе.



Я начинаю: "Поможем и магам, да?.."

Скалится Хоук: "Не то ты меня предашь!"

В книжке у Варрика видится в каждой строчке:

Хоук скрепляет, разломанный на кусочки город...



Который кунари бы — был разрушен.

Если начну, то по-детски закроет уши:

"К демонам город весь, Хоук! Ты тоже маг.

И кто отстроит всё то, что решил сломать?



Всё обязательно кончится этим взрывом!"

Хоук рычит, и раскашливается от пыли:

"Пусть все мечты о покое недостижимы,

как же винить мне хочется одержимость!



В гневе огонь зарождается сам в горсти...

Что ты ответишь мне, Андерс, кому ты мстил?!"



Родители уже улеглись, а девочки, под впечатлениями от вечера, ещё долго не могли уснуть:

— Катька, они такие клёвые! А Вера, вообще, зажигалка!

— А Кирилл какой, я от него просто без ума!

— Слушай, а Костя какой! Такой веселый!

— Да они все классные!..



А мне весело в ночи черничной!

Раздвигаю я облачный лес...

Притаился зайчонок обычный.

И дрожит, мной разбуженный, бес.



— Я не бес, а только бесёнок.

Я шутливый пушистый лисёнок!

Это наш с тобой облачный лес? —

он с хитринкой меня вопрошает...



Я молчу: — Да кто его знает!

Я здесь только чернику ищу.

— А давай я с тобой поищу! —

тот бесёнок меня искушает.



Но я, снова, в ответ молчу:

— Пирога с черникой хочу...

А он, молча, мне отвечает:

— Вот-и-я-того-же-хочу.



Они ещё какое-то время говорили и говорили, а потом усталость от наполненного бурными событиями дня дала о себе знать...



Навострила уши лисица...

Не пойму: и как она спит,

когда в мире такое творится!

Вот такое, что тихо — молчит.



Уж капель танцует чечётку...

Брызг мельчайших — искрит хоровод.

И смешные лисята-комочки

ищут повод для игр. И гудёт...



Волшебством очарованный лес.

Я живу среди этих чудес!..

А лисица — лицо моё лижет.



Утром вставать совершенно не хотелось, но с улицы доносились такие невероятные запахи моря и магнолий, что ноги сами понесли вперёд навстречу празднику под названием — жизнь. Как только они оказались на берегу, девчонки сразу же упали в ласковые объятия моря. И оно отозвалось мгновенно: подарило заряд бодрости и веселья на целый день вперёд!..



Слышен запах... И слышен звук...

И я мягким, тёплым укутан.

И рождения первые муки

уже кажутся чем-то чужим.



И мне нравится голос спокойный.

Пусть слова я снова забыл,

но я помню нежнейшие губы!

И тех губ — первый мой поцелуй.



Я б пошёл на любые муки!

Я бы свет — примирил со тьмой.

Но вот тот поцелуй далёкий:

только мой! Только мой. Только мой...



— Алишка, смотри! Вон до той скалы поплывём?

— Нет, Кать, до неё километр, наверное. Давай после, как-нибудь...

— Я сейчас поплыву, разомнусь заодно. А тебе потом всё расскажу!

— Ты давай там — поаккуратней...



И у долийцев бы думалось о высоком:

было бы время подумать и слезы лить.

В детстве велела изрезать ладонь осокой:

так, чтобы нам дать оружие не смогли.



Чтобы с декаду отлынивать от учебы,

чтобы сбежать на поляну, где зреет мак.

Помнишь, как мама меня наказала,

чтобы больше не думала, что чересчур умна?..



Нет, не заставила всё же стрелять из лука —

ранки гноились бы, долго белея в шрам.

"Раз, — говорила, — учёба такая скука,

значит, иди на поляну свою играть...



Только без Тамлена! Я прослежу, родная.

Встретишься с другом, когда заживёт рука..."

O, Диртамен! Хорошо, что никто не знает,

как я ревела, её умоляла как!



Десятилетием помнится та декада:

целой трагедией — в восемь неполных лет.

Я была богом в стенах Золотого Града,

слушала, как насмехается Фен'Харель.



Вот почему мне охота всегда давалась!

Вот почему я любила ходить в патруль —

мы были вместе там с Тамленом. Я ту усталость

не променяла бы ни на одну игру!



Если не это, то что же зовут любовью?..

Впрочем, наверное, я не хочу узнать.

Если и есть что хорошего в этом море:

я не одна. Как бы вынесла я одна?..



Меньше, чем через полчаса, Катя была уже у скалы. Еле заметная тропинка вела наверх. Когда Катя поднялась по ней, ей открылся удивительный вид на море и город. Казалось, что сам Господин Земли проложил по синей глади золотистую дорожку, приглашая пройти по ней в своё Изумрудное Царство. Катя замерла на самом краю скалы на несколько долгих мгновений, а потом, широко раскинув руки, стремительно прыгнула вниз. Это было совершенно потрясающее чувство — свободно лететь и ощущать, как замирает от восторга сердце...



Вот рука. Только нет — не моя:

слишком тонкие хрупкие пальцы!..

Мне хотелось, чтоб были моря...

Чтоб они в океаны — сливались.



Я раскинул легко, шутя

эти новые линии-пальцы.

Побежали два жёлтых луча

в безвоздушном глухом пространстве...



— Белый свет ты выпил не зря! —

рассмеялся бокал хрустальный

в чёрный день моего января.

— Кто сказал что студёна земля?..



Перевёрнуто — вниз — пространство.



Потом Катя плавала в живописной лагуне под самой скалой. С удовольствием фыркая и ныряя, она воображала себя волшебной изумрудной русалкой. В очередной раз нырнув, она заметила на глубине огромную раковину.

— А ну, достану! — решила она и, набрав побольше воздуха, погрузилась в пучину. Раковина оказалась глубже, чем Катя рассчитывала, и достать её удалось уже на самом последнем дыхании.

— И-и-э-а-х-х! — желанный воздух с шумом ворвался в лёгкие. У Кати на несколько мгновений потемнело в глазах...



Глаза, не привыкшие к тьме лабиринта,

словно обожжены. Сестра минотавра, вручая

клубок, клялась: точно — придёшь живым.



Но нить Ариадны танцует змеёю,

вырвавшись из клубка. Ослепнувшим,

ты наконец-то узрел: насколько она тонка!



Где тонко — там рвётся, трещит и пугает.

Силишься сделать вдох... Чудовища всех твоих

детских кошмаров — прочно срослись в одно.



По нити ли, что назовут путеводной,

шёл к тебе минотавр?.. Твоя Ариадна

не лучшая дочь, но любящая — сестра.



Очнулась она от того, что кто-то звал её по имени.

— Катя! Эй, Катя! — она оглянулась на знакомый голос. Костя! Он был на водном скутере и, улыбаясь во весь рот, махал ей рукой.

— Привет! Ты что, тут одна?

— Привет, Костя! — она замахала ему в ответ. — Смотри, что у меня есть!

— Вот это да-а! — Костя во все глаза смотрел на огромную раковину-рапану.

— Ты где её нашла?

— Да вон там, под скалой...



Каждую ночь разбивал рыжиной костра...

Тени деревьев легко обращались — в пугал.

Лордова дочь была рыжая, как сестра;

мёртвые дети похожи все друг на друга.



Каждую ночь ломал голову: что сказать?

Пусть даже Блэкволл не спрашивал ни о чём, но

лордова дочь посмотрела в твои глаза...

Ты до суда обвинённый и обречённый.



Каждый рассвет поглощал пеленой туман.

Угли, истлев, совершенно к утру не грели.

Младших детей ты не видел, не убивал!

Можно представить: наслушались — колыбельных.



Можно представить, а можно перетерпеть:

стать Серым Стражем, начать эту жизнь с начала.

Блэкволл твердит, что они принимают всех.

Блэкволл из тех, кто напрасно — не обещает.



Носит земля же ещё вот таких святош,

чтобы о каждом заботились, как о брате!

Каждый рассвет ты надеешься лишь на то,

что никого из них мир больше — не утратит.



Только на что ты готов, чтобы не утратил?..



— Ну, ты даёшь! — Костя выглядел озадаченным. — Мы с пацанами её так и не смогли достать, там же метров десять!

— Я думала, там всего метров пять. А она такая красивая! — и, улыбнувшись, Катя бросила рапану назад.

— Зачем ты её выбросила?!

— Не выбросила, а отпустила. Пусть живёт себе долго и счастливо! Вперед, спасай меня от этого каменного монстра, — рассмеялась Катя, показывая на скалу.

— Да не вопрос! — Костя дал по газам, и через несколько минут они уже были на пирсе.

— Мы в три часа на водопады собираемся, поедете с нами?

— Конечно, поедем! — Катя уже готова была ехать с ним хоть на край света и весело смотрела на Костю своими глазами-лучиками. — Заезжайте за нами!..



Люди мне говорят: я люблю его. Я киваю...

Я пытаюсь смолчать, что таких, как он, не бывает.

Что такие, как он, не сбываются, не взрослеют.

О таких пишут сказки, таких крадут в детстве феи...

Мне ль не знать, просмотревшей все в городе колыбели?!



Его скулы остры, его кожа снегов белее!

Он зовет меня феей: тринадцатой — злобной — феей.

Нежеланной. Обидчивой. Кличет бедой непрошеной.

Тьма, признав его, ластится полудомашней кошкою...



Кто, посмевший смотреть мне в лицо и узнать все лица?!

Фея, тысячи раз, та успела переродиться!

Я могу себя вспомнить от выдоха до начала:

я его не встречала! Хотела, но не встречала...



Невзаимное неузнавание ало ранит.

Если он не позволит мне — я его не узнаю,

никогда не узнаю, уже — не переболею.

Люди мне говорят: я люблю его, и я верю.

Я им — впервые — верю.



Алина, боясь сгореть, лежала под шезлонгом.

— Отгадай, кого я у той скалы встретила?.. Костю!

— Да ну-у! И что он?

— Он меня на водном скутере сюда привез. А, ещё, я там во-о-от такую раковину достала. И они зовут нас на водопады! Вот.

— Лишь бы только нас отпустили...

— Да поезжайте, конечно! — на удивление быстро согласились родители. — Они очень красивые, мы там раньше были...